цветистее.
– Во всем этом беспросветном, забытом Богом… логове… алчных филистеров. Только он один, и да покарает меня Господь, если я изрекаю ложь!
– Знаете, кадет По, еще немного, и я разрыдаюсь от умиления, – усмехнувшись, сказал я ему.
Но я буду несправедлив, если не упомяну еще одно прекрасное создание – жену мистера Хейвенса, – продолжал По. – А также Пэтси – благословенную Гебу Нагорий![32] Довольный своим панегириком, По взметнул руку с бокалом в сторону Гебы Нагорий.
– И какой это будет по счету? – спросил я.
От этого вопроса мне стало неуютно: я вдруг почувствовал себя Сильвейнусом Тайером.
– Не помню, – отмахнулся кадет По.
Возле его правого локтя в ряд стояли четыре пустых бокала. По заметил, -что я пересчитываю их.
– Уверяю вас, мистер Лэндор, это не мои. Должно быть, Пэтси позабыла убрать. Она сегодня огорчена и потому несколько рассеянна.
– А вы, кадет По, по-моему, несколько перебрали.
– Должно быть, вас пугает мое хрупкое телосложение. Достаточно одной рюмки, и у меня начинают путаться мысли. Две – и я уже спотыкаюсь. Таково совместное заключение нескольких медицинских светил.
– Печально слышать.
По едва заметно кивнул, принимая мое сочувствие.
– Но пока ваши мысли еще не окончательно запутались и вы не упали под стол, я бы хотел кое о чем вас спросить.
– Почту за честь вам ответить, – церемонно произнес По.
– Откуда вы узнали, в каком положении находилось тело Лероя Фрая?
Вопрос показался ему оскорбительным.
– Как откуда? От Хантона, разумеется. Он кричал об этом, как городской глашатай. Не удивлюсь, если вскоре кто-нибудь и его повесит.
– Повесит? – переспросил я. – Вы намекаете на то, что кадета Фрая… повесили?
– Я ни на что не намекаю, мистер Лэндор.
– Хорошо, оставим этот вопрос. Почему вы считаете поэтом того, кто похитил сердце Фрая?
Этот вопрос ничуть не оскорбил кадета По. Наоборот, заставил его собраться. Мой собеседник отодвинул бокал и поправил рукава мундира.
– Сердце, мистер Лэндор, является либо символом, либо… ничем. Уберите его символический смысл, и что останется? Набор мышц и артерий, имеющих не больше эстетической привлекательности, чем мочевой пузырь. Изъятие человеческого сердца – деяние символическое. А кто наиболее пригоден для такого деяния, как не поэт?
– Поэт, понимающий все в буквальном смысле. Так мне представляется.
Только не говорите, мистер Лэндор, только не пытайтесь меня уверить, что это варварское деяние не нашло литературного отклика в потаенных глубинах вашего разума. Вы позволите изложить мою ассоциативную цепь рассуждений? Прежде всего я подумал о Чайльд-Гарольде. Вспомнил строчку оттуда: «И сердце, хоть разбитое, живет…»[33] Следом мне вспомнились чарующие строки лорда Саклинга[34]: «Молю тебя: верни мое мне сердце, раз мне не суждено владеть твоим». Должен признаться вам, мистер Лэндор, Библия никогда не была моим источником вдохновения и я нередко отодвигал ее, чтобы почитать нечто более увлекательное… Но тут мне на ум пришли стихи из Пятидесятого псалма: «Сердце чистое сотвори во мне, Боже…» И еще: «…сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже»[35].
– В таком случае, кадет По, нам, вероятно, следует искать религиозного фанатика.
– Ага! – Он хватил кулаком по столу. – Утверждение веры! Вы ведь это имели в виду?
Не дожидаясь моего ответа, По с воодушевлением продолжал:
– Обратимся к классической латыни. Глагол credere образован от существительного cardia, означающего «сердце». Вы согласны? В английском языке, как вы знаете, слово heart не имеет предикативной формы. Это вынуждает нас переводить credo как «я верю», однако упомянутое латинское слово в буквальном смысле означает «я кладу свое сердце» или «я помещаю свое сердце». Как видим, здесь упор делается не на отрицании плоти и не на выход за ее пределы, а скорее на… отчуждение ее. Такие рассуждения присущи секулярной вере.
Мрачновато улыбаясь, По откинулся на спинку стула.
– Под секулярной, или светской, верой я понимаю поэзию.
Возможно, он заметил опустившиеся уголки моего рта, и это повергло его в новые раздумья. Затем По вдруг рассмеялся и хлопнул себя по лбу.
– Забыл вам сказать, мистер Лэндор! Я ведь тоже поэт. Посему я склонен мыслить в поэтическом ключе. Мне сложно мыслить по-другому.
– Это тоже констатировали медики? – с издевкой спросил я.
– Да, – не моргнув глазом ответил По. – После таких ценных наблюдений я просто обязан завещать свое тело науке.
Тогда у меня впервые мелькнула мысль, что он, должно быть, здорово играет в карты и блефует до
