По настолько оторопел, что не решался даже кивнуть, а лишь моргнул. Профессор шумно втянул в себя воздух и опустил скрюченные пальцы на череп, которого еще не касалась рука исследователя черепов. С землистых губ Папайи сорвался легкий вздох.
– Влюбчивость: средняя, – провозгласил Папайя.
Затем он наклонил ухо к черепу кадета (совсем как фермер, замерший возле сусличьей норы!). Профессорские пальцы двигались все дальше, скрываясь в сальных черных волосах кадета По.
– Способность к выживанию: малая, – уже громче произнес профессор. – Способность к ассоциативному мышлению: полная. Интеллектуальные способности: большие… нет, очень большие.
Здесь По впервые за все это время улыбнулся.
– Любовь к одобрению со стороны окружающих: проявлена в полной мере.
Теперь улыбнулся я (профессор попал в самую точку).
– Стремление иметь потомство: выражено в очень малой степени.
Вот так, читатель, продолжалось исследование черепа моего помощника и кадета четвертого класса Эдгара Аллана По. Папайя определил, насколько он осторожен, насколько доброжелателен и какова его склонность к надеждам. Шаг за шагом череп кадета По раскрывал свои тайны. И не просто раскрывал – сообщал их миру устами Папайи, ибо профессор выкрикивал каждый обнаруженный результат, словно распорядитель на аукционе. Так продолжалось, пока хриплый баритон Папайи не стал звучать тише. Исследование черепа близилось к завершению.
– Мистер По, на вашем черепе я обнаружил бугорки, свидетельствующие о полной оторванности ваших намерений от реальной жизни. Отделы черепа, отвечающие исключительно за животные свойства натуры… я имею в виду нижний задний и нижний боковой отделы… они почему-то развиты недостаточно. Однако скрытность натуры и воинственность развиты у вас в высшей степени. Ваш характер противоречив, и почти наверняка эти противоречия – фатального свойства.
Чувствовалось, По немного струхнул.
– Мистер Лэндор, вы не говорили мне, что профессор – ясновидец.
– Повторите! – рявкнул Папайя.
– Вы… вы не…
– Продолжайте!
– Н-не говорили мне…
– Ричмонд! – выкрикнул профессор.
Изумленный По застыл в кресле.
– Д-да. П-правильно, – заикаясь, проблеял он. – Я д-действи…
– И если я не ошибаюсь, наш молодой друг несколько лет прожил в Англии, – добавил я свою лепту.
По глядел на нас широко раскрытыми глазами.
– Не волнуйтесь, кадет. Вы сами рассказывали о преподобном Джоне Брэнсби из Стоук-Ньюингтона. Признанном авторитете по части правописания. Я навел справки. Место, где обитает этот служитель Господа, находится в Англии.
Папайя радостно хлопнул в ладоши.
– Очень хорошо. Просто замечательно, Лэндор! В речи мистера По британские интонации очень гармонично сочетаются с интонациями лесных областей американского Юга. Теперь посмотрим, можно ли сказать что-нибудь еще об этом молодом человеке. Он, вне всякого сомнения, обладает артистической натурой. Взгляните на его руки. Вы ведь не скажете, что это руки крестьянина или ремесленника.
– Что правда, то правда, – согласился По, заметно краснея.
– Еще могу сказать… – Указательный палец профессора застыл у самого лица По. – Вы, молодой человек, – сирота.
– И здесь вы правы, профессор, – тихо произнес По. Мои родители… я говорю о своих настоящих родителях… погибли во время пожара. Пожар в ричмондском театре. Это было в тысяча восемьсот одиннадцатом году.
– А чего их понесло в этот театр? – не слишком учтиво спросил Папайя.
– Они там играли, мистер Папайя. Они были актерами. Прекрасными актерами. Знаменитыми.
– Ах, знаменитыми, – буркнул профессор, недовольно отворачиваясь от кадета.
Возникла неловкая пауза. По сидел с перекошенным лицом. Профессор расхаживал по комнате, пытаясь остудить свой пыл. Честно говоря, я не понимал, чем Папайю столь рассердило ремесло покойных родителей этого парня. Должно быть, он не любил актерскую братию. Мне оставалось только ждать, что я и делал. Когда обстановка стала более спокойной, я сказал:
– Профессор, возможно, сейчас самое время перейти к тому, ради чего мы потревожили ваше уединение.
– Ладно, будь по-вашему, – хмуро ответил он.
Но вначале он угостил нас чаем из каких-то трав. Свое варево Папайя готовил в стареньком серебряном чайнике. Напиток получился густым, как смола. Он щипал язык и прилипал к горлу. Тем не менее я выпил три чашки подряд, осушая их залпом, как рюмки виски. Увы, спиртного у себя в доме Папайя не держал.
– А теперь, профессор, прошу вас взглянуть вот на это, – сказал я. – Что вы скажете об этой картинке?
