обычная жизнь, дети, любовь. Хорошо, что страсть никогда не вернется. Если она вновь позволит этой страсти захватить ее, она умрет или убьет кого-нибудь. Над ней вечно висит имя Феликса. Яд, вечная смерть.
Она молчит, она осторожна. Сильви начинает думать, что Флоренс вообще никогда не была безнравственной. Ну уж нет! И в то же время Флоренс сохранила какую-то удивительную чистоту, это поражает Сильви. Может быть, ей удастся сделать подругу красивой, одев ее как надо, сделать ее желанной настолько, что она покинет этого ужасно мрачного Бена.
Наконец Флоренс задает вопрос, который ее волнует больше всего, который возникает в ее голове всякий раз, когда она видит Сильви:
— А где же твой ребенок?
— Когда у Клаудии закончатся занятия в школе, она приедет — на Пасху. Я не знаю, то ли перевести ее сюда на третий семестр, то ли позволить закончить учебный год там. И к лету мне нужно найти загородный дом.
Флоренс облегченно вздыхает. Ребенок, Клаудия, школьные семестры, дом на лето… Феликс здесь ни при чем. Она хочет верить в лучшее и становится немного легкомысленной.
Флоренс все еще делает маленькие переводы, даже старается брать работы немного больше, теперь она быстро тратит деньги. Чеки, которые она выписывает на счет, который они делят с Беном, вызывают у нее головокружение, но ей это нравится. Она чувствует в этом подготовку к следующему шагу, к лучшим временам. Флоренс ощущает себя новой, энергичной и естественной.
Повсюду, где они бывают, им встречаются интересные мужчины. Высокий грек останавливает их, когда они идут по Пятой улице:
— Сильви! Какие красивые французские девушки!
Не девушка, а девушки, во множественном числе, все это заставляет Флоренс покраснеть под легким слоем пудры, которой она стала пользоваться.
— Тебе он нравится? — спрашивает Сильви, когда уходит. — Мы можем как-нибудь пообедать с ним.
— Нет, нет, — откликается Флоренс.
— Ты должна поводить меня по антикварным магазинам, — говорит Сильви. — Я должна сделать квартиру жилой.
Квартира состоит из комнат, похожих на пещеры, с лестницей, которая поднимается из холла, выложенного мозаикой, на второй этаж. Флоренс старается показать Сильви вещи, в которых она разбирается лучше: старинную мебель, статуэтки, китайские ширмы, головы Будды, но Сильви реагирует только на современные коллекции. Руки Сильви всегда тянутся к складкам шалей, которые опытные антиквары складывают на стуле у двери, чтобы соблазнить европейских иммигрантов.
Если Флоренс привлекает то, что разрушается, то Сильви любит вещи новые, гладкие на ощупь, простых очертаний. Флоренс понимает, что Сильви понравились бы ужасные безделушки из последних каталогов ее отца, но ей не хочется потрафлять ее дурному вкусу. Вместо этого ей хочется немного развить, кое-чему научить ее.
Флоренс выше того, что предлагает жизнь Сильви — золото на запястьях и большая коллекция сумочек из натуральной кожи. Но, когда она видит, какими взглядами провожают Сильви мужчины, она знает, что тоже хочет этого, ужасно.
То, что замужние женщины Нью-Йорка видят в Сильви, Флоренс тоже видит. Автоматический намек на интимность с каждым мужчиной, рассказы на ушко, сплетенные руки и полуприкрытые веки для любого.
— Он тоже из твоей жизни? — вкрадчиво спрашивает Флоренс, когда еще один элегантный мужчина отходит от их стола, на этот раз в японском ресторане, который посещается в основном французами.
— Нет, — отвечает Сильви, — уже нет, но нет причин отталкивать кого бы то ни было.
Флоренс иногда кажется, что, возможно, она наказывает себя слишком сурово: ей приходит в голову, что скромность и осторожность уже изжили себя, что можно жить иначе.
— Ты действительно не хочешь влюбиться? — спрашивает Сильви.
— Я слишком стара для этого, — отвечает Флоренс.
— Не сходи с ума. Ты определенно несчастлива с Беном. Мне бы очень хотелось видеть тебя счастливой, разве ты не хочешь иметь ребенка?
— Слишком поздно, — опять возражает Флоренс.
— Женщины имеют детей в сорок, сорок пять! О чем ты говоришь! Как будто твоя жизнь уже кончена, — говорит Сильви. — Даже слышать этого не хочу.
Флоренс вовсе не хочет, чтобы ей кого-то находили. Она лишь наблюдатель в жизни Сильви. Она не может быть на нее похожей, не может снова спать с кем-то. Иначе опять произойдет трагедия.
— Вот увидишь, я все-таки найду тебе кого-нибудь, — настаивает Сильви.
— Нет, правда, мне никто не нужен. Я и так счастлива, — говорит Флоренс.
Проходят недели и даже месяцы, прежде чем атмосфера роскоши, окружающая Сильви, оказывает свое действие на Флоренс, которая сначала думает: «Лишние траты». А потом: «Какая щедрость». Сначала она смотрела на Сильви сверху вниз, а потом поняла, что хотела бы быть такой же.
Флоренс вспоминает женщин в отелях, которые продавали свое тело, пока она лила слезы. Внезапно ей показалось, что все может перемениться, что она может продавать себя, а не слезы. Чудо может свершиться. Это не просто фривольные ленчи и бессмысленно проведенные вечера, — это удача и солнечный свет.
— Мне приходится быть очень осторожной из-за Марка, — говорит Сильви, рассказывая Флоренс о Бруно.
— Но если у него есть другие женщины, разве имеет значение то, что и у тебя есть другие мужчины?
— Не имеют значения все другие, но Бруно, — она понижает голос, когда произносит его имя. — Он мне очень дорог.
— Но если ты его так любишь, то почему бы тебе не уйти от Марка и не жить с Бруно? — спрашивает Флоренс.
— Я не могу этого сделать. — Сильви подавлена. — Пока не могу. Все должно оставаться на своих местах. Я должна думать о Клаудии.
Ей кажется немного странным, что Флоренс ни разу не попросила показать ей фотографии Клаудии и никогда не спрашивала о девочке. Она решила, что это потому, что у Флоренс никогда не было своих детей.
— Но она уже достаточно большая, чтобы понять тебя, если ты вдруг уйдешь от Марка, не так ли? — спрашивает Флоренс. Для Сильви это звучит жестоко.
— Мне было больно, когда мои родители развелись, — говорит Сильви.
— Ну, у меня никогда не было матери, — говорит Флоренс. — А что же будет с Бруно?
— Я сама ничего не знаю, но Боже мой, как я люблю его! — восклицает Сильви.
— А что, действительно существует опасность, что Марк все узнает? — спрашивает Флоренс.
— Нужно быть осторожной. Он очень хитер, старый Марк. Он задает вопросы, а ты даже не знаешь, что у него на уме, а когда понимаешь, то уже поздно. К тому же люди такие подлые.
— Только не в Нью-Йорке, — возражает ей Флоренс. — В Нью-Йорке они честные. — Она думает о Кейти и Глории.
— И в Нью-Йорке они подлые, — говорит ей Сильви. Она думает о женах некоторых своих знакомых.
Сильви подарила Флоренс часы — новая итальянская модель, из бронзы, под старину.
— Это больше тебе подходит, чем серебро или золото, — говорит Сильви.
Флоренс благодарна.
— Я годами не думала о времени, — говорит она.
— Может быть, поэтому ты и не состарилась, — замечает Сильви.
— О Господи, лучше бы мне на них не смотреть, — восклицает Флоренс, посмотрев на часы. — Мне пора бежать домой, готовить обед для Бена.
