В конце апреля 1943 года 66-я армия, в которую по-прежнему входила наша дивизия, была переименована в 5-ю гвардейскую.
В те дни Генеральный штаб провел мероприятия с целью улучшить управление в общевойсковых армиях, сделать их более сильными. Я имею в виду создание внутри армий корпусов, объединявших чаще всего три дивизии.
Понятно, что при таком совершенствовании организационных форм должны были произойти и произошли перемещения командных и штабных кадров. Одно из них коснулось меня.
Тихим апрельским вечером я выехал в штаб армии по вызову командарма. Воздух показался мне прохладным. Озноб пробегал то по лицу, то по спине.
Генерал-лейтенант Алексей Семенович Жадов в своем кабинете озабоченно просматривал бумаги. Оторвавшись от них, бросил на меня быстрый взгляд. Я доложил, как полагается.
— Ты что, нездоров? Желтый какой-то, — внимательно разглядывая меня, спросил командарм.
— Здоров как будто. Познабливает немного.
Жадов снова, еще более внимательно посмотрел на меня и заговорил о делах. В конце нашей беседы он сказал:
— Готовься, Глеб Владимирович, принимать от Родимцева тринадцатую дивизию.
Это предложение было и неожиданно и, скажу прямо, не очень приятно. Во-первых, я столько сил вложил в свою 299-ю дивизию, знал и любил ее людей, с которыми вместе прошел через сталинградские бои. Во-вторых, нелегко было принять именно прославленную 13-ю гвардейскую дивизию с ее уже сложившимися богатыми боевыми традициями и внутренним отношением, принять ее у героя комдива, пользующегося авторитетом и любовью всего личного состава. Как ни говорите, я был для них чужой, посторонний человек.
Конечно, в армии, где многое определяется жесткими требованиями воинской дисциплины, эти рассуждения могут показаться сентиментальными. Но это только на первый взгляд. Нельзя забывать, что в то время шла война, война страшная, кровопролитная, беспощадная, и эмоциональный настрой людей, их взаимоотношения, отношение бойцов к командирам играли совсем иную роль, чем в мирное время. Преданность Родине и народу на фронте выражалась не просто в сознательном подчинении приказам командиров, а, если хотите, в страстном желании идти навстречу приказу, сделать больше, чем можешь. При этом подчиненный, получая приказ командира, должен полностью доверять ему, должен знать, что командир не заставит его рисковать бессмысленно. А командир в свою очередь, дорожа этим доверием, должен быть уверен в своем подчиненном.
Все это особенно важно на войне. Со своей дивизией я сжился, мы проверили друг друга в тяжелейших боях под Сталинградом, и, признаться, хотелось бы продолжать войну именно с ними.
Вот почему на предложение генерала Жадова принять 13-ю дивизию я твердо ответил:
— Товарищ командарм, я хотел бы остаться в своей дивизии.
Жадов взглянул на меня недовольно:
— Двести девяносто девятая дивизия переходит в другую армию. Родимцев принимает корпус, в который, кстати, войдет и тринадцатая гвардейская. Конечно, если ты хочешь в другую армию, дело твое. Можешь оставаться командиром двести девяносто девятой.
— Все понял, товарищ командарм. Согласен, — ответил я, смутившись от собственной мысли, что, кажется, испугался трудностей. — Когда и кому прикажете сдать дивизию?
В последних числах апреля, сдав 299-ю стрелковую дивизию, я направился к новому месту службы. По пути заехал в штаб армии, находившийся в большом мало пострадавшем от войны селе. Я приехал туда совершенно больным и с трудом переступил порог избы, занимаемой генералом Жадовым.
— Ну вот! — сказал командарм. — А еще говорил, что здоров. Кириллов! — приказал он своему адъютанту. — В постель его! Быстро! И врача немедленно.
У меня оказалась инфекционная желтуха, болезнь, которой в мирное время болеют месяцами. Я пролежал в полутемной деревенской хате три недели, предоставленный заботам моих подчиненных: адъютанта Александра Баранова и водителя Кронида Федорова. Помню, что они не очень доверяли медицинским познаниям друг друга и нередко спорили о том, что мне нельзя есть и что можно.
После выздоровления, в середине мая, я приехал в штаб 32-го гвардейского стрелкового корпуса, представился официально генерал-майору А. И. Родимцеву и в этот же день вступил в командование 13-й гвардейской стрелковой дивизией.
Оказалось, что генерал Родимцев добился назначения в формируемый штаб корпуса многих ветеранов 13-й дивизии, опытных и талантливых командиров. Я понимал необходимость подобных перемещений. Но тем не менее жалел об уходе из дивизии таких одаренных офицеров, как бывший командир 39-го полка, а затем заместитель командира дивизии Иван Аникеевич Самчук, начальник артиллерии дивизии полковник Петр Яковлевич Барбин и других.
Однако в этих перемещениях была и своя положительная сторона.
Посоветовавшись с заместителем командира дивизии по политчасти полковником Михаилом Михайловичем Вавиловым и начальником штаба дивизии полковником Тихоном Владимировичем Бельским, прекрасно знавшим боевые и человеческие качества офицеров соединения, мы смело выдвинули на повышение талантливую молодежь. Так командующим артиллерией дивизии впоследствии был назначен бывший командир 32-го артиллерийского полка полковник Александр Владимирович Клебановский, а командиром артполка — майор М. 3. Войтко. Начальником тыла дивизии стал бывший начпродснабжения Сичной, начальником инженерной службы подполковник Н. И. Барышенский и т. д.
Вообще же дивизия к моему приходу была полностью укомплектована и пополнена оружием и боеприпасами. Значительная часть личного состава прибыла сюда совсем недавно. Оставшихся ветеранов- сталинградцев нетрудно было узнать но особой манере держаться с большим достоинством и, пожалуй, с некоторой горделивостью, а также по орденам и медалям, украшавшим их гимнастерки. Ну что ж, они заслужили и эти награды, и право гордиться своим боевым прошлым, это были действительно настоящие герои, люди огромного мужества.
Не буду подробно касаться планов военной кампании лета 1943 года. Все это очень детально описано многими авторами. Напомню лишь, что советское командование уже весной располагало сведениями о том, что вермахт готовится нанести мощный удар под Курском. С наибольшей вероятностью можно было ожидать, что две крупные ударные группировки врага, стоящие у основания Курского выступа, наступая навстречу друг другу, попытаются прорваться к Курску, окружить, а затем уничтожить войска Центрального и Воронежского фронтов.
План нашего Верховного Главнокомандования в общих чертах сводился к тому, чтобы во всеоружии встретить наступление немецких войск, нанести в оборонительном сражении значительные потери, остановить противника и разбить затем мощным контрнаступлением.
Наша 5-я гвардейская армия с 16 мая готовила мощный оборонительный рубеж на участке Заоскалье, Белый Колодезь — на случай, если немцам удастся прорвать оборону войск Воронежского фронта. Одновременно мы должны были готовиться к летнему решающему контрнаступлению.
К тому времени, когда я прибыл в 13-ю дивизию, оборонительные сооружения, рассчитанные на значительную глубину обороны, были уже в основном готовы. Я знакомился с ними, объезжая полки для выполнения официальной церемонии представления. При этом, естественно, имелась неплохая возможность познакомиться с личным составом полков: командирами и бойцами.
Как я и предполагал, дивизия, которая на протяжении многих месяцев вела в Сталинграде жестокие оборонительные бои, обладала значительным опытом обороны. Теперь следовало учиться наступать, одерживать победы по возможности малой кровью. И дивизия училась. Напряженные занятия шли круглые сутки. Командарм А. С. Жадов придавал им огромное значение.
По каждой теме проводились показные учения, на которых часто присутствовали сам командарм, Военный совет, армейские начальники, командиры других частей и соединений. Жадов входил во все детали, был чрезвычайно требователен и никогда не упускал случая поделиться опытом, помочь молодым командирам. Это было особенно важно, потому что многие молодые офицеры занимали свои должности после недавнего повышения. Чтобы учить подчиненных, им нужно было учиться самим.
Именно здесь, под Старым Осколом, началось практическое обучение личного состава тактической
