выбили их, батальоны откатились на исходные рубежи. В течение следующего дня и еще одной ночи полк безрезультатно штурмовал станцию и село. Казалось, немцы зубами и когтями вцепились в землю. Их минометы и артиллерия били по занятым нами позициям, а пулеметы косили наступавших по открытому склону холма. Надо было что-то придумать, чтобы взять Понтаевку малой кровью. И тут я вспомнил об Иване Подкопае.
Капитан Подкопай командовал отдельной ротой автоматчиков 39-го полка. Это была не просто рота, а капитан не просто командовал ею. Капитан Подкопай был человеком редкостной одаренности. Дерзостно отважный, ловкий и изобретательный, он обладал особым даром привлекать к себе людей, пробуждать в них мужество и самоотверженность, увлекать их прекрасным и чистым героическим безрассудством, которое, впрочем, только казалось безрассудством, потому что в основе всех беспримерных по дерзости подвигов Подкопая лежал холодный, тонкий и умный расчет. Это был старейший ветеран дивизии, служивший еще в воздушно-десантной бригаде.
Подкопай как магнит притягивал к себе людей одного склада с собой, и в его роте подобрались люди безупречного мужества, до конца преданные своему командиру, если хотите, влюбленные в него. Рота отличалась исключительной дисциплинированностью, собранностью, огромным воинским мастерством и настоящей мужской, солдатской фронтовой дружбой.
Он был чрезвычайно хорош собой, этот легендарный капитан героической роты: высокий, стройный, подтянутый, с правильными чертами и красивым овалом лица.
Его всегда берегли для особо важных и трудных заданий, часто держали в резерве и знали, что, когда понадобится, подкопаевцы не подведут. Что мы так думаем, знал и сам Иван Подкопай.
Когда, вызванный мною, капитан Подкопай появился на наблюдательном пункте под мостом, я, как всегда, с удовольствием отметил безупречную белизну полоски подворотничка и поднял взгляд на чисто выбритое приятное лицо. На меня смотрели умные и теплые той теплотой, какая бывает у украинцев, внимательные глаза.
Я обрисовал Подкопаю положение и спросил его в упор:
— Ну, капитан, можешь взять деревню своей ротой? Подкопай молчал. Я изложил свои соображения:
— По-моему, это лучше всего сделать ночью. Пожалуй, даже сегодняшней.
Подкопай смотрел и слушал, а глаза его щурились, щурились и уходили куда-то, словно он на невидимом экране уже просматривал то, что сделает ночью. Однако он сказал:
— Дайте мне, товарищ генерал, шесть часов светлого времени. Я должен хорошенько осмотреться и продумать все варианты.
— Хорошо, — согласился я. — Сейчас восемь утра. Значит, часа в три-четыре жду тебя с ответом.
— В четыре, — твердо сказал Подкопай. — Ровно в четыре.
Он пришел под тот же мост ровно в четыре и, не ожидая моего вопроса, доложил:
— Так точно, товарищ генерал, сегодня ночью рота Понтаевку возьмет!
Такое категорическое заявление означало, что капитан за несколько прошедших часов облазил простреливаемую местность и до малейших деталей обдумал план боя. Я оглядел Подкопая. Нельзя было заметить никаких следов нелегкой рекогносцировки на грязных, раскисших полях: щегольски затянутый на узкой талии пояс, до блеска вычищенные сапоги.
— Доложи подробно, товарищ Подкопай, — приказал я.
— Есть доложить подробно, — четко ответил капитан. — Совсем налегке, без вещмешков, без шинелей, в одних гимнастерках, пользуясь ночной темнотой, рота из разных мест ползком подберется к деревне и обложит ее с трех сторон.
— Вооружение?
— Только автоматы. И по восемь гранат на человека. На исходе ночи, перед самым рассветом, с криками «ура!» и автоматной стрельбой врываемся в деревню, бросаем гранаты, словом, поднимаем страшную панику. В это время так же полукольцом уже в полном снаряжении и с хорошим запасом патронов подходят батальоны полка. Единственно открытым направлением для фашистов остается дальняя околица деревни. Этот выход накрываем массированным артогнем, к чему артиллеристы должны подготовиться заранее. Все.
— Надо чем-нибудь еще помочь? — спросил я.
— Больше ничего не надо. Только прошу помочь обеспечить взаимодействие с командирами батальонов. Когда они войдут в село, я буду находиться в крайней хате.
Разумеется, немедленно началась подготовка к предстоящему бою. Собрали командиров, поставили задачи, по карте и прямо на местности все из-под того же моста наметили направления наступления, отработали все детали с артиллеристами и минометчиками и стали ждать ночи.
Я немного отдохнул и в два часа ночи вновь вернулся на свой наблюдательный пункт.
Точно в назначенный час на вершине холма раздалось грозное, победное «ура!» и вспыхнул гигантский фейерверк. Гулко рвались гранаты. Загоревшиеся дома задышали горячечным жаром, вздымая вверх охваченные огнем соломенные крыши. Разноцветные очереди трассирующих пуль пронзали темноту неба и дождем падали на деревню.
В мутной предрассветной мгле скорее угадывались, чем были видны, цепи батальонов, подымавшихся по склону холма. Едва рассеялась побежденная рассветом темнота, как они ворвались в село. Шум боя с каждой минутой уходил все глубже и дальше. Артиллерия ударила по дальней околице.
Словом, грозный спектакль был разыгран точно по сценарию, а его автор и исполнитель главной роли капитан Подкопай вместе со своей ротой от начала до конца выдержал бешеный, им же заданный темп. Боевое охранение немцев было смято и уничтожено мгновенно. Ночевавшие в хатах фашисты, не успевшие как следует проснуться, выскакивали на улицу, обезумев от страха, метались, ослепленные и оглушенные, всюду натыкались на подкопаевцев, падали, сраженные автоматными очередями, или инстинктивно находили единственно открытую им дорогу к околице, где на них обрушилась наша артиллерия.
Когда утром ночные события обсуждались в штабе дивизии, кто-то из офицеров, правда не без восхищения, сказал:
— Да-а, повезло Подкопаю: никаких жертв — ни одного убитого или раненого.
Я хотел было вмешаться, чтобы высказать свою точку зрения на понятие «везение», но в этот момент Бельский произнес фразу, которая сделала мое объяснение ненужным:
— Чисто сработано!
«Чисто сработано». Трудно было выразиться точнее. Успех капитана Подкопая обеспечил точный расчет и безупречное выполнение намеченного плана. Причем тут играло роль решительно все: и скорость, темп проведения операции, и мощь, плотность огня в первый момент нападения на деревню, и тот грозный, беспощадный тон, который так верно взяли кричавшие «ура!» солдаты, и абсолютно точное, своевременное начало артналета на околицу, через которую фашисты пытались выскочить из охваченной огнем деревни.
Быть может, даже почти наверняка, если бы мы взяли Понтаевку обычным наступлением, гитлеровцы и дальше продолжали бы оказывать сопротивление, упирались и цеплялись за каждый мало-мальский пригодный для обороны рубеж. Теперь же, в панике растеряв технику и снаряжение, утратив реальное представление о наших силах, не имея возможности организовать разведку, они бежали так быстро, что мы не успевали преследовать их.
Вот что принес дивизии смелый ночной рейд роты гвардии капитана Ивана Яковлевича Подкопая.
Утром после боя я спросил Подкопая:
— Что для роты было самым трудным в этом бою, капитан?
— Солдаты говорят — кричать «ура!» за целый полк.
Этот эпизод, такой характерный для всей боевой деятельности талантливого и грамотного двадцатипятилетнего офицера, не раз возглавлявшего отчаянные операции, еще раз подтвердил, что славный сын украинского народа, воспитанник комсомола, член Коммунистической партии капитан Подкопай — подлинный герой. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1944 года гвардии капитану Ивану Яковлевичу Подкопаю было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
Вскоре отважный офицер трагически погиб, но навсегда остался героем в памяти всех, кто знал Ивана
