– Вы сказали – девятьсот долларов! Я дал вашему уроду девятьсот! Отстаньте от меня!
– Я ошиблась. Другая сумма. Вы тоже ошиблись. Сильно. Теперь с вас еще триста.
– Хорошо, хорошо, – сказал монсеньор. – Вы получите ваши триста. И на этом кончено. Но верните часы и цепочку, которые я вам дал.
– Нет.
– Si.[91]
– Нет. Часы и цепочка – подарок девушкам. Кто такой Ги-дьон Пайн?
Лоб пастыря вспотел еще сильнее.
– Не знаю. Это старинные часы.
– Так на них написано. Ги-дьон Пайн. Это он девушек вызвал, да? Акцент другой, чем у вас. Южные штаты. Нам не вы звонили. Вы итальянец. Священник. Дом принадлежит Массимо Монтефельтро. Это вы?
Загнанный в угол монсеньор закрыл глаза и призвал ангелов и архангелов явиться с огненными мечами и покарать нечестивцев. Открыв их снова, увидел ту самую гостиную, где случился грех и до сих пор немножко пахло протестантской блевотиной и чистящим средством.
– Ладно, ладно! Скажите вашему Ивану или Владимиру, что я на том же месте дам ему триста долларов. И на этом поставим точку. Навсегда.
– Не нужно.
– Что не нужно?
– На том же месте. Он сейчас у вашей двери.
Монсеньор положил трубку. Секунду спустя – новый звонок. Он рявкнул в трубку:
– Да, русская сводня! Будут вам деньги!
В ответ – молчание, слабый шорох помех на международной линии и наконец неуверенный женский голос, спрашивающий по-итальянски:
– Говорит оператор Ватикана. Это дом монсеньора Массимо Монтефельтро?
– Да, да, – ответил монсеньор по-итальянски несколько иным тоном. – Тут вклинился другой звонок, ошиблись номером. Простите. – Он постарался преисполниться достоинства. – Это
– Кардинал Рестемпопо-Бандолини. Одну секунду, я вас соединю.
Будь это обычный вторник, Монтефельтро был бы рад и даже польщен: звонит не кто-нибудь, а главный советник Римского Папы и глава Конгрегации по распространению и защите веры. Обе должности были очень высокими, а вместе они делали его вторым человеком Ватикана и, следовательно, всего католического мира. Даже кардиналы иной раз трепетали, слыша приближающиеся по мраморному полу шаги обутых в алое ног кардинала Бонифаччо Рестемпопо-Бандолини.
Можно понять, что у монсеньора Монтефельтро этот звонок в такой момент вызвал не прилив гордости, а панику. Под аккомпанемент звонков в дверь, подкрепляемых стуком тяжелого славянского кулака, он глядел в адскую бездну.
– Массимо, – прозвучал в трубке высокий голос.
– Ваше высокопреосвященство.
– По-братски приветствую вас.
– И я вас, ваше высокопреосвященство.
– Я звоню вам по очень важному делу.
– Массимо, там у вас какой-то шум.
– Прошу прощения, ваше высокопреосвященство. Тут у нас… строительные работы, возводится… часовня. Может быть, я перезвоню вашему высокопреосвященству из более спокойного места?
– Нет, нет, мне сейчас надо будет сопровождать его святейшество на важную встречу. Конкретные указания я пришлю вам в письменном виде с курьером. Но я хотел лично сказать вам, что Ватикан испытывает глубокое беспокойство из-за вашингтонского законопроекта о «восхождении».
– Понимаю, ваше высокопреосвященство. Я слежу за событиями самым пристальным образом.
– Вам поручается публично осудить этот законопроект в самых решительных выражениях.
– В каком смысле «публично», ваше высокопреосвященство?
– Со всех кафедр. В особенности по телевидению. Вы очень хороши по телевидению. Вы будете нашим лидером в Америке по этому вопросу.
Во рту у Монтефельтро стало сухо-сухо, как в пустой чаше для святой воды.
– Но, ваше преосвященство, – прохрипел он, –
– Массимо. Послушайте меня. Я передаю вам волю его святейшества. Это величайшая честь. Он доволен вами. Он оказывает вам огромное доверие.
– Его святейшество слишком великодушен. Я…
– Теперь я хочу открыть вам
– Да, ваше высокопреосвященство.
– Что-то у вас не очень довольный голос.
– Я ошеломлен.
– Ну ладно. Теперь слушайте меня внимательно. Вам поручается заявить от имени священного престола, что если этот жуткий законопроект будет принят, его святейшество издаст буллу об отлучении всякого американского католика, который его поддержит. Вы поняли?
– Кажется, они уже вешают колокол в вашей новой часовне. Я должен идти. До свидания, Массимо, Господь с вами.
– До свидания, ваше высокопреосвященство.
Монсеньор Массимо Монтефельтро медленно положил трубку – ту самую, с помощью которой лидер американских защитников жизни вызвал эскорт-сервис, из-за чего в эту минуту в доме пытались высадить дверь. Согласно указанию самого Римского Папы, монсеньор, чей телефонный номер и – мало того – лицо были известны нескольким сотрудникам эскорт-сервиса, должен был появиться на всех телеэкранах страны, с тем чтобы… выразить моральное негодование.
А в это самое время совсем недалеко – на Пенсильвания-авеню – звонил другой телефон.
Бакки Трамбл потерянно сидел за своим письменным столом, созерцая розовую бутылочку пепто- бисмола.[92] Его желудок казался ему Везувием кипящих соков. Он был уверен, что образуются язвы.
– Мистер Трамбл, – сказала секретарша. – Звонит мистер Коуэн.
Бакки еще раз глотнул розовую жидкость и взял трубку.
– Что вы хотите?
– Кажется, вы не очень-то рады моему звонку.
– Вы уже отрегулировали на магнитофоне уровень громкости? Может быть, мне сосчитать до десяти? Раз, два, три…
– Да ладно вам, Бакки, дружище! Не разыгрывайте дурачка. Можно подумать, это не вы в Белом доме придумали записывать разговоры.
