прищуриваются, когда глаза слепит яркое солнце.
Хотя мою жену звали не Джейн, а Джоан и он был знаком с ней тринадцать лет, я решил не поправлять его.
– Лучше некуда, – ответил я довольно бодро, несмотря на ранний час. – Она просила передать привет.
– Спасибо, – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Она хорошая женщина, ваша Джейн. Вам нужно почаще привозить ее сюда.
Не стоило напоминать ему, что он беседовал с ней четыре дня назад на приеме в честь дипломатов Восточного блока.
– Она очень хорошо к вам относится, – выдавил я из себя.
Положение было мучительное.
– Ага. Передайте ей привет.
– Обязательно.
Я самым искренним образом верил, что президент вот-вот заговорит о деле. Неужели меня вытащили в половине шестого из теплой постели ради никому не нужного разговора о моей жене, которую, к тому же, звали не Джейн.
– У нас тут не все ладно, – сказал президент.
Я кивнул:
– С конгрессом стало трудно работать.
Он покачал головой.
– Да нет. Я имею в виду личные апартаменты.
– А… – В первый раз он заговорил о своем браке. – Думаю, вы слишком много времени отдаете делам, и миссис Такер скучно одной.
– Она могла бы быть поласковее.
Не торопись, Вадлоу, сказал я себе. Только тут я обнаружил, что смотрю себе под ноги.
– Наверно, вы могли бы выделить для нее побольше времени. Скажем, уик-энды.
– На уик-энды она приглашает своих друзей. Мы совсем не бываем одни. Знаете, в службе безопасности Билли и Онанопулосу дали кодовые имена – Павлин и Петуния… Черт побери, – продолжал он после недолгой паузы, – мне кажется, я в Стамбуле. Эти их наряды! Что бы сказал Айк?
Пришлось согласиться, что покойному президенту это не понравилось бы.
– Не понимаю, почему они не могут одеваться как все.
Я тоже этого не понимал.
– Ллеланд считает, что они вредят моему имиджу.
Об этом мне уже было известно.
– Он говорит, что я не должен приглашать их в Кэмп-Дэвид. Но как быть с Джесси? Кошмар какой- то.
Итак, свинья Ллеланд вовсе не выполнял приказ шефа, когда требовал, чтобы я выгнал друзей первой леди из Белого дома. Наверное, надо было бы сообщить об этом президенту. Однако я смотрел на него, смотрел, как он сидит в пижаме и курит сигарету за сигаретой, как тоскует по жене, как мучается, униженный конгрессом и не любимый американским народом, и решил не взваливать на него еще и этот груз. Я ненавидел Бэмфорда Ллеланда, а президент сделал его управляющим своими делами, своим доверенным лицом. Не лезь, Вадлоу, твердил мне мой внутренний голос. И я принял нелегкое для себя решение.
– Я работал как зверь, чтобы меня заживо не сожрали ханжи оттуда… – Он махнул рукой в сторону Капитолия. – Может быть, я действительно был недостаточно внимательным. Теперь понятно, почему ей понадобились друзья в Кэмп-Дэвиде. У нас было несколько… размолвок, как вы бы сказали. Но мы справимся.
Через два дня, когда я был с головой погружен в подготовку посещения первой леди Фестиваля гортензий, миссис Метц сообщила мне о звонке Колина Сокса из «Нью-Йорк пост». Естественно, я не пожелал разговаривать со скандальным хроникером и продолжал работать.
Полчаса спустя позвонила взволнованная Джоан.
– Что с тобой, крошка?
Она ответила, что звонил Сокс. Только этого не хватало. Он сказал, будто ему надо обязательно поговорить со мной, да еще добавил, чтобы я ради моего же «блага» перезвонил ему.
– Герберт, у тебя неприятности?
Ее огорчение и обеспокоенность расстроили меня. Успокаивая жену, я думал о том, как посмел репортер из желтой газетенки звонить мне домой и волновать мою жену! Она как раз делала тесто для кекса, и оно получилось слишком густым. Я вскипел.
Набрав номер телефона Сокса, я высказал все, что думал о нем. Однако читать мораль австралийскому репортеру все равно, что приручать вомбата.[16]
Сокс не стал терять время даром и сразу же спросил, могу ли я сообщить что-нибудь по поводу слухов об «отношениях» Билли Ангулласа-Виллануэвы со мной?
Если бы он спросил, не задушил ли я мою дорогую матушку, у меня была бы точно такая же реакция. Я онемел.
– Вы слушаете меня?
До меня его голос дошел, словно из другого измерения. Покачав головой, я постарался взять себя в руки.
– Послушайте, Сокс, – сказал я, – если мне еще хоть раз доведется услышать о подобной мерзости, будьте уверены, вас депортируют в вашу родную колонию и вы до конца жизни будете чистить там овчарни.
Он как будто остался доволен.
– Фантастика! Вы вышлете меня из Америки?
– Разговор окончен.
Я положил трубку, после чего минут двадцать просидел неподвижно, уставившись в стену.
Потом я увидел миссис Метц, но как в тумане.
– Мистер Вадлоу! Мистер Вадлоу!
Сославшись на то, что не выспался, я несколько успокоил ее насчет моего не совсем адекватного поведения и вновь взялся за телефон. Попросил оператора соединить меня с мистером Фили и стал ждать, глядя в потолок. Президент должен был быть в Индиане.
Тремя-четырьмя минутами позже в трубке раздался треск, означавший, что Фили находится в президентском самолете. Я услышал: «Корона… Это Фрегат. Говорите». Потом оператор Белого дома сказал: «Мистер Вадлоу, мистер Фили на проводе. Позвольте напомнить вам, что это открытая связь». Отлично. Уверен, в советском посольстве с удовольствием послушают про наши дела.
– Что у вас, Герб? – спросил жизнерадостный Фили.
– Да ничего особенного! Мне только что звонили из «Нью-Йорк пост» насчет… – Следовало сохранять бдительность. – Насчет кое-каких слухов.
– Да?
Я напомнил ему, как мог осторожнее, о нашей недавней беседе и его идее относительно распространения слухов о мистере Ангулласе-Виллануэве и Ллеланде.
– Они думают, что это я. Я!
Наступила продолжительная пауза.
– Сукин сын! Он опередил нас!
И Фили рассмеялся.
– Это не смешно, – сказал я. – Это ужасно.
– Ничего страшного. Только не предпринимайте никаких шагов до моего возвращения.
– Кошмар… – Я был в отчаянии.
Возвращения Фили я ждал в своем кабинете, не в силах сосредоточиться на Фестивале гортензий. Он появился в Белом доме во главе толпы секретарей и с кучей бумаг.
– Я все продумал, – сказал он, закрыв за собой дверь.
