данный момент нельзя сказать определенно, сможет ли он полноценно работать во время предвыборной кампании.
Несчастье произошло в 11 часов 08 минут вечера, когда президент и мистер Вадлоу совершали прогулку по скалистому берегу в восточной части острова. Мистер Вадлоу поскользнулся на водорослях и покатился с обрыва. Если бы президент не прыгнул вниз и не подхватил мистера Вадлоу у подножия скалы, травмы последнего, по мнению майора Арнольда, оказались бы несовместимыми с жизнью. Мужественный поступок президента спас мистера Вадлоу, однако президент получил вышеупомянутые ранения, не опасные для жизни, но довольно серьезные и потребовавшие его срочной эвакуации с острова.
– Это вы виноваты, – сказал я.
– Герб, прежде чем вы выйдете из себя…
– Выйду из себя? Предатель!.. Посмотрите на меня!
– Прошу прощения. Я не хотел вас обидеть, но есть мнение…
– Вот только не это. Потому что когда я слышу такое, то сразу понимаю – никакого мнения нет и в помине, а есть лишь мерзость и предательство. Обычно и то и другое соседствуют, как у вас.
Фили усмехнулся, еще сильнее разозлив меня.
– Наверняка вы воспользовались моим несчастьем еще до того, как меня осмотрел врач. Чего не сделаешь ради политической выгоды!
Он попытался прикинуться обиженным, правда, не особенно удачно.
– Вы действительно так думаете?
– Да вы бы без раздумий взорвали и дом, в котором собираются девочки-скауты.
– Вы серьезно?
– Серьезно, – отрезал я. – И если бы мне пришел в голову любой другой пример, даже более чудовищный, это тоже было бы справедливо.
– Хотите узнать, что было на самом деле?
– Я знаю, что было на самом деле. Он упал и чуть не угробил меня.
– Вы потеряли сознание…
– Я знаю, что потерял сознание.
– Произошло чудо, ведь вы еще легко отделались. Арнольд…
– Я должен быть счастлив, что у меня раны на голове, шее, плече и ноге.
– А Такер? – защищаясь, продолжал Фили. – Он мог сломать себе шею, но вы не дали ему упасть на камни. – Он зашагал по палате. – Неужели вы не понимаете? – Пресс-секретарь был не на шутку взволнован. – Вы спасли жизнь президенту Соединенных Штатов Америки. Герб, вы должны гордиться этим. Разве многие…
– Хватит. А это что такое? – спросил я, кивая на пресс-релиз.
– Это? – переспросил Фили.
– Да. Эта гадость… эта дешевка… эта ложь. Как насчет нее?
– Не знаю. Ночью мне казалось, что звучит совсем неплохо.
Он усмехнулся. В душе, как профессионал, он гордился собой, и поэтому он чувствовал себя невинным, какую бы гадость ни вывалил на людей. Я подумал об этом, и от злости постепенно не осталось и следа. Наверное, свою роль сыграли лекарства. Мне больше не хотелось сражаться. Когда занимаешься политикой, приходится на многое смотреть сквозь пальцы.
– Он хочет вас видеть, – сказал Фили. – Думаю, у него кошки на душе скребут из-за вчерашнего.
– Ну и правильно… Так и должно быть.
– Отлично. Я назначил пресс-конференцию на завтра, на одиннадцать утра. Мы сделаем общий фон, все в одном зале. Вы же не хотите, чтобы сюда набились журналисты с фотоаппаратами?
27
Самаритянин
Мне страшно от того, что творится кругом.
Президент здорово выиграл, благодаря моим страданиям. Фили все правильно рассчитал. Президент был удостоен награды Американского Красного Креста как Великий Самаритянин. В общем, к тому времени, когда страсти утихли, он получил двадцать две награды. Я тоже присутствовал на банкетах в честь награждения президента, но в качестве бедного родственника. Когда в определенный момент на меня направляли свет, я, опираясь на костыли, поднимался на ноги, стараясь не думать о сломанной ключице, и изображая благодарность, поворачивал голову в ту сторону, где был президент. Фили называл это «сейчас вылетит птичка», а я – не иначе как непристойным фарсом.
Как-то в пятницу днем нам предстояло лететь в штат Айова, где президенту должны были вручить очередную награду за то, что он чуть не убил меня. И я отказался лететь, так как понял, что еще одной церемонии не выдержу. Последовала суматоха. Из предвыборного штаба Такера-Рейгелата беспрерывно звонили и сообщали, что это сведет на нет все усилия Айовы.
– Плевать я хотел на Айову!
Вскоре на сцене появился Фили и стал уговаривать меня не отказываться от поездки. Я запустил в него костылем. Потом позвонил президент.
– Герб, – сказал он, – мне все это противно не меньше вашего.
– Сомневаюсь, – возразил я.
После случившегося на Монеган-айленде я стал более независимым и позволял себе говорить что думал.
– Не надо делать это для меня. Сделайте для нас.
– Насколько я понимаю, вы взываете к моему патриотизму?
– Я взываю к вашей преданности нашему делу.
– Если так, – с раздражением сказал я, – то меня уж точно не будет на сегодняшнем банкете.
Одним из следствий всего этого жульничества была гарантия того, что за мной останется пост управляющего делами президента. Вряд ли Такеру удалось бы сохранить имидж, если бы он выгнал с работы «совершенно необходимого помощника», жизнь которого столь по-рыцарски спас.
– Герб, все поставлено на карту. Фили говорит, что эти банкеты творят чудеса. Наш рейтинг поднялся на три пункта.
И я сдался, как всегда сдавался, если меня просил президент. Мероприятие в Айове было особенно вульгарным. И сегодня я сатанею, стоит мне вспомнить: «Никто не заслуживает большей любви, чем этот человек, который не жалеет своей жизни ради друзей».
Президенту хотелось компенсировать чем-то приятным мое постоянное публичное унижение. А что может быть приятнее для ревностного служаки, чем дополнительные обязанности? Например, я должен был «объездить стадо», как сказал президент, то есть заставить сотрудников нормально функционировать. Это была тяжелая работа.
Затем я предложил Ллеланду пожертвовать его яхту какой-нибудь благотворительной организации. Не надо говорить, что Ллеланд пришел в ярость и сказал, чтобы я не лез в его дела. Однако Фили уже «шепнул» газетчикам, что Ллеланд якобы собирается передать яхту Эквадору для использования ее в качестве плавучей лечебницы. Ллеланду пришлось публично опровергать «неофициальное сообщение» о том, что он жертвует своей прогулочной яхтой ради гуманных целей.
Я не спускал глаз с Чарли Манганелли. На съезде демократов случилась неприятная история, когда Чарли стал угрожать репортеру физической расправой, услышав его пренебрежительные замечания насчет президентской речи, в которой тот давал согласие представлять партию на выборах.
Я забрал у Уитерса контроль за составлением речей – плата за мое присутствие на банкетах – и мог
