Сейчас Чипсайд не такой оживленный, как обычно, но все равно здесь очень шумно и людно. Все спешили по своим делам. Звонили церковные колокола, шотландец в килте играл на печальной волынке. Из порта Лондона непрерывно двигались, грохоча по гранитной мостовой, повозки с товарами. Впрочем, на тротуарах было довольно свободно, и ничто не мешало подойти и полюбоваться на витрины магазинов. Поблизости виднелась только пара уличных разносчиков: девушка, торгующая цветами, и старик, продающий устрицы. До джентльмена доносились слухи о вспышке кори на востоке города, и он подумал, что, может быть, по этой причине улицы сравнительно пусты.
День был теплым и влажным, и приятное солнце позднего лета убедило дородного малого, идущего перед джентльменом, снять парик и запихнуть его в карман. На место парика человек водрузил большой носовой платок. Но ветер сдул платок с головы, и тот приземлился у ног джентльмена. Джентльмен нагнулся, поднял платок и вернул хозяину. Дородный человек, который пыхтел и отдувался от жары, немедленно утер платком пот на лице и весьма вежливо поблагодарил джентльмена.
Джентльмен в ответ наклонил голову и сказал:
— Попомните мои слова, сэр, скоро наступит день, когда люди смогут ходить по городу вовсе без парика.
— Боюсь, только очень молодые могут не думать о прическе и не казаться при этом смешными, — ответил дородный человек. — Новая мода на естественные волосы мне уже не подходит. Лишь только несусветная жара и отсутствие тщеславия позволяют мне показывать миру свой череп!
Джентльмен пожелал ему доброго дня и двинулся дальше. Джентльмен платил двадцать пять шиллингов в год своему цирюльнику за прическу, что того стоило, думал он, потому и избегал летом мучительного потения под вонючим париком. Его темные волосы всегда были хорошо причесаны — четыре плотно свернутые букли с каждой стороны головы, а сзади волосы связаны в аккуратный конский хвост, который придерживает лента из черной тафты. Ему никогда и в голову не приходило надеть парик, поскольку у него были очень густые волосы. Он надевал парик в единственном случае — когда помещал под него котенка, которого потом вытаскивал в освещенном свечами кабинете своего старого наставника в Кембридже. Как миниатюрная, волосатая черепашка, котенок, разбежавшись, скользил по деревянному полу, вздымая клубы белой пудры. Джентльмен рассмеялся, вспомнив, как его наставник визжал, будто старуха, которая увидела привидение… но это было так давно…
Вскоре джентльмен дошел до кофейни «Чаптер» на Аллее Павла. Кофейни вокруг Английского Банка и Гилдхолла — отличное место для того, чтобы узнать новости о торговле и кораблях или послушать разговоры о политике. И лучше всего, конечно же, кофейня «Чаптер». Здесь день и ночь толпились торговцы книгами и издатели, писатели и мыслители, и частенько какой-нибудь остряк заставлял до упаду смеяться посетителей, а серьезные споры превращались в горячие потасовки — что развлекало больше, чем философия. Кофе, правда, оставлял желать лучшего, но именно здесь, в этом простеньком здании на спокойной, узкой улице около собора Святого Павла, собирались достойные компании джентльменов, которые беседовали о том, что происходит в мире, и здесь, если беседа замирала, всегда можно было воспользоваться хорошо подобранной библиотекой.
Джентльмен толкнул дверь кофейни и вошел в комнату с низким потолком, в которой всегда собирались определенные посетители. Воздух был пропитан табачным дымом. Джентльмен прошел в уютную комнату за темной лестницей в центре помещения и направился к большому окну с ромбовидными переплетами.
Он откинул полы камзола и сел, выпрямив спину, на деревянное сиденье. На стол он положил свои бумаги и вытащил снизу, из-под кипы, сегодняшний выпуск «Обсервер». На газете стояла дата — понедельник, 3 сентября 1792 года. Он также вынул красивую курительную трубку, сделанную из моржового клыка, которая была оставлена ему в завещании полковника Бинга — как воспоминание о путешествии того в Америку лет двадцать назад, когда эта страна еще была британской колонией.
Джентльмен наполнил костяную трубку табаком из маленького кожаного мешочка и зажег ее тонкой свечой. Затем он взял «Обсервер» и начал читать, попыхивая трубкой и получая удовольствие от колечек дыма, которые взлетали к потолку. Это была привычка, к которой он пристрастился вовсе не потому, что действо напоминало ему о колдуне из книги, которую он любил в детстве и которую так хотел бы подержать в руках еще раз. Пока он читал, его лицо приняло более серьезное выражение, и он отложил трубку в сторону. Официант принес дымящуюся чашку крепкого кофе. Веселый старый джентльмен, книжный торговец, наклонился к нему и спросил, не окажет ли он ему чести сообщить последние новости. Старый джентльмен только что вернулся из месячной поездки по стране и чувствовал себя совершенно неосведомленным.
— Что, все по-прежнему говорят о Франции, сэр? — спросил он.
Уже три года длилась Французская революция, и новости, пробиравшиеся через канал, делали чтение мрачным, независимо от того, на чьей вы были стороне. Многие аристократы уже уехали из страны, а с весны Франция воевала с Австрией и Пруссией. Похоже было, что вскоре и Англию втянут в эту войну.
— Разговоры и в самом деле все еще о Франции, — ответил джентльмен. — Выходит, революция продолжает занимать все наше внимание, разве не так? Значит, вы не слышали об августовских ужасах?
Его собеседник покачал головой:
— Нет, сэр, не слышал.
— Пруссаки не помогли королю Людовику, хотя клялись разрушить Париж, если на короля нападут. Его народ теперь считает короля своим врагом. Две или три недели назад неистовая толпа штурмовала Тюильрийский дворец. Это ни больше ни меньше, как резня. Королевская швейцарская гвардия была изрублена на куски.
— Нет! Швейцарская гвардия?
— Похоже, гвардейцы были плохо вооружены. Сотни людей из толпы тоже погибли. Говорят, водосточные канавы были переполнены кровью. Король Людовик, королева Мария Антуанетта и их дети арестованы.
— Что же станет с французским королем и его семьей? Их освободят?
— Остается лишь ждать. Они, может быть, и не убьют короля, но убьют монархию.
Джентльмен пролистал страницы «Обсервер», выискивая новости.
Он помолчал, и у него вытянулось лицо.
— Из парижской тюрьмы сбежал священник, но когда он, веря, что оказался в безопасности, попытался добраться до Англии, его в Буа де Булонь съели волки.
— Бедный парень! Как раз когда он думал, что уже спасен…
— Да! — воскликнул джентльмен, подумав, что ему известно, каково испытывать подобное чувство. Он снова пыхнул трубкой.
Фатоватый молодой человек плюхнулся на другой конец деревянной скамьи.
— Доброе утро, джентльмены! — сказал он и взял немного табака у джентльмена. — Не возражаете, мой дорогой друг? Ваш табачок гораздо лучшего вкуса, чем моя жалкая дрянь.
— Доброе утро, мистер Фитцпатрик. Повторюсь: вы можете пользоваться этим сортом табака, как только пожелаете купить его у Фрайбурга и Трейера в Хаймаркете…
И джентльмен продолжал просматривать газету. Внезапно он замер — взгляд остановился на маленькой заметке в конце страницы. Собеседников озадачило выражение его лица.
— Вас что-то поразило, мистер Скокк?! — Молодой человек заглянул через плечо джентльмена в статью о крикете на газетной странице. — Молю вас, не оставляйте нас в неведении! Что за пикантные новости вы обнаружили? Что потрясло мистера Скокка?
Даже не подумав ответить или хотя бы попрощаться, Питер Скокк, — а это был именно он — вскочил, собрал свои бумаги и кинулся на улицу. Окликнув наемную карету, он велел кучеру отвезти его в «Синего медведя», постоялый двор в Холборне, где сел в первый же почтовый дилижанс, идущий в Сант- Аллбанс.
Питер никогда больше не растворялся, а я так боялся, что это с ним случится. Словно без мисс Кэйт у него не было необходимой силы. Только после того как мы поселились в Хоторн-Коттедже и жизнь вошла в спокойный ритм, на него начала нападать внезапная острая тоска по дому. И ему так не хватало мисс Кэйт!
