– Так вот, мой милый грамотей, материал, безусловно, есть, но материал, состоящий исключительно из вопросов: инсульт или инфаркт? Что за спецзадание выполнял этот Дедуков? Что такое «не своя» смерть? Что за школа для двойников или близнецов? Ты, кстати, спросил об этом Зотова?
– Спросил. Он ничего не знает. Он вообще почему-то стал немногословным.
– Тоже вопрос! Ляпнул и испугался. Конечно, это не про Веймарскую республику и поджог рейхстага рассуждать, но все же превратить говоруна в молчальника – задача не из легких, а кому-то ведь удалось, он прямо на глазах замкнулся, – резонно заметила Лизавета и продолжила: – Репортаж, особенно «специальный репортаж», – это ответы, а не вопросы. И пока ты их не найдешь, репортажа у тебя нет.
– Спасибо за урок журналистики. – Саша спокойно сносил любые замечания, кроме непосредственно связанных с профессией. Впрочем, в данном случае он не мог не признать, что Лизавета права.
– Ты хочешь плюнуть в воду и поглядеть на расходящиеся круги? Занятие для провокатора!
– Да понимаю я все! Только если не нашуметь, мне под этот материал ни камеру больше не дадут, ни командировку в Москву не выпишут. Ты же знаешь шефа! Его девиз – не буди лихо…
Об этом Лизавета знала. Борис Петрович, начальник службы новостей, и не скрывал, что он человек до крайности осторожный. Трусливым его не называли из вежливости. Более всего он боялся не угодить вышестоящим начальникам. Борис Петрович четко знал, что сидит в удобном новостийном кресле до тех пор, пока не прогневает телевизионный Олимп, а для этого надобно следить, чтобы в эфир попадали репортажи либо банальные, либо уже проверенные.
По старой, додемократической привычке Борис Петрович считал, что в газете абы что не напишут, поэтому все скандальные сюжеты (даже он понимал, что без толики здоровых скандалов, разоблачений и критики в «Новостях» не выжить) добывал на газетных страницах. У каждого толкового репортера «Петербургских новостей» лежала внушительная пачка статей и заметок, вырезанных из местных и центральных газет. Вооружившись какой-нибудь такой вырезкой, Борис Петрович зажимал в углу кого-либо из подчиненных и тихим жарким шепотом распоряжался: «Посмотри, по-моему, тут есть повод для сюжета, даже для неплохого сюжета».
Поначалу гордые и самолюбивые корреспонденты пытались объяснять боссу, что новости не могут работать по принципу «утром в газете, вечером в куплете», что они должны обгонять газетчиков. Но Борис Петрович упорно гнул свою, проверенную временем линию. Тогда народ смирился и научился кивать, выслушивая жаркий шепоток начальства, а после укладывать приглянувшиеся Борису статейки в долгий ящик.
– Не горюй, придумается что-нибудь. Всегда придумывается, – сказала Лизавета Саше, когда они дошли до редакционного коридора.
Саша горестно кивнул.
В коридоре, возле двери Лизаветиной комнаты, сидел другой Саша, Байков. Сидел прямо на полу – дурная операторская привычка экономить силы.
– Привет, я думал, вы никогда не вернетесь! – Байков проворно поднялся.
– А почему ты здесь, а не там? – Лизавета кивнула на дверь.
– О-о, – картинно простонал Саша Байков, – не трогай, это больное! Я уже было устроился на прелестном диване в твоем кабинете, и тут… Кстати, почему в наших операторских комнатах диваны не такие удобные?
– Потому что оператор должен быть злой, быстрый и неприхотливый. Его нельзя приучать к комфорту. Оператора и так-то на съемки не выгонишь, а если он будет еще полеживать с удобствами – все, край! – охотно ответил один Саша на вопрос другого.
– Теперь понятно, – деловито согласился Байков и остановил Лизавету, уже взявшуюся за ручку двери: – Погоди, там у тебя гости…
– Что? – Она машинально посмотрела на часы. – Без двадцати одиннадцать. Только гостей не хватало. Кого черт принес?
– Вот за что люблю, так это за неженский строгий ум и сообразительность! И за умение задавать вопросы!
Лизавета удивленно вскинула брови – обычно Саша не балагурил столь плоско. Тот сразу посерьезнел.
– Честно говорю, не знаю. Но личность преотвратительная. Только я расположился поудобнее, это явление заглянуло в комнату, увидело меня, не поздоровалось и даже не спросило разрешения войти, а поинтересовалось, где ты. Я, как честный человек, ответил правду-истину, и тогда это чудо-юдо молча уселось в кресло напротив.
– А ты?
– Что – я? Встал и так же молча вышел. Хотел и вовсе уйти – не люблю душных людей, но сжалился над тобой, решил предупредить. Опасный тип, очень опасный…
– Надеюсь, хоть не вооруженный! – Лизавета решительно распахнула дверь.
В кресле мирно подремывал старый знакомец, начальник протокольного отдела Смольного – колобок в мешковатом костюме, сшитом фабрикой Володарского задолго до выхода оной на мировой рынок, и в тяжеленных очках с миллионными диоптриями. Обычно близорукие люди кажутся беззащитными и слабыми. Глава протокола мэрии был явно не из их числа – убогий наряд и толстые линзы, неведомо как, лишь подчеркивали его властность и показную уверенность в себе.
– Добрый вечер, Елизавета Алексеевна, добрый вечер.
– Здравствуйте, Пал Палыч! – учтиво ответила Лизавета.
От Пал Палыча зависели все политические корреспонденты города. Именно он знал, где можно подловить и задать вопросы приехавшему с официальным визитом премьер-министру Канады или президенту ЮАР. Только он знал, кто и когда прибывает с неофициальным визитом, и мог организовать соответствующую «утечку» информации. Лизавета частенько выезжала на официозные, или, на телевизионном языке, «паркетные» съемки, и была хорошо знакома с протокольным начальником. Тем не менее она не могла даже предположить, с чем связан столь поздний, неформальный и неожиданный
