буквы «S» тоже неудобен – место ведущего получается строго фиксированным, а если задник сделан неточно, оператору очень трудно скомпоновать гармоничный кадр, чтобы надпись с названием программы в левом верхнем углу экрана была не большой и не маленькой, чтобы ведущий не проваливался вниз и не уплывал куда-то вбок.
Задник в Петербургской студии новостей был сделан неточно и из подручных материалов. Если глядеть на него с близкого расстояния, создавалось впечатление, что когда-то неподалеку валялись картон из школьного набора «Сделай сам», стандартный трафарет для написания небольших лозунгов и узенькие деревянные реечки для уроков труда и торопливый художник-оформитель с благословения режиссера пустил в ход доступные неликвиды. На самом деле студию оформляли долго и мучительно – утверждали эскиз, искали сторонних талантливых исполнителей. Утвердили, нашли, заказали. И теперь страдали. Все страдали, в том числе и те, кто ставил свою подпись на договоры. Не проходило дня, чтобы кто-нибудь не вздохнул: «Да, студия неудачная, такое вот дело». Будто ее построили залетные инопланетяне.
В очередной понедельник в этой многострадальной студии сидела Лизавета, смотрела очередной сюжет и злобно постукивала каблучком. При этом говорила отчасти оператору, отчасти в пространство:
– Боже, что он сделал, да за такое морду бьют до крови! Так испоганить выпуск…
Оператор хихикал и помалкивал. Лизавета ярилась.
Шел репортаж, привезенный из Москвы Саввой Савельевым. Савва ездил в столицу вместе с представителями правительства Петербурга, там, в Кремле, высочайше утверждали программу реконструкции центра города. Программу утвердили, сюжет об этом радостном событии Савва выдал еще в субботу. А теперь вот пропихнул попутный репортаж.
По его словам, он умудрился снять классный материал об одном из претендентов в президенты. Звучном и тучном капиталисте. Савва уверял и Лизавету и выпускающего, что сюжет иронический. Лизавета поверила на слово. Однако теперь убедилась, что доверчивость пагубно сказывается на качестве программы. Савва сделал сусальный святочный рассказ о том, как процветает очень нужное стране предприятие, владельцем коего является тот самый претендент, какие высокие заработки у рабочих, как передовой хозяин заботится об их здоровье, отдыхе и детях.
После просмотра репортажа следовало смахнуть слезу и с тяжким вздохом сказать: «Да, есть еще добрые мужчины-капиталисты в русских городах». Лизавета плакать и вздыхать не стала. Не ее стиль. Но по окончании сюжета она сверкнула глазами и ласково произнесла:
– Напомню, до президентских выборов осталось менее двух месяцев. Избирательные пропагандистские кампании в разгаре. В хозяйственных магазинах Москвы появились практичные мешки для мусора, украшенные надписью «ЛДПР-Жириновский». По оценке экспертов, в агитационных мешках мусор сохраняется лучше и дольше, чем в обыкновенных.
От студии до «выпуска», той комнаты, где сидят все работающие на текущий выпуск, бежать минуты три. Лизавета справилась за две. В комнату она ворвалась, как фурия или как гарпия. Рыжие локоны развевались, узкие ноздри гневно дрожали, прелестные губы изрыгали проклятия. Лизавета сразу же бросилась к выпускающему, робкому и безответному мужчине в очках:
– Вы читали сюжет?
– Нет, Савва долго писал текст, пошел на монтаж так. Ну да он человек проверенный.
– Гад он проверенный, а не человек! Где он?
– Был здесь, – оглянулся выпускающий и миролюбиво добавил: – Пойдем лучше кофе попьем.
– Кофе подождет. Я сначала хочу спросить – сколько.
– Что «сколько»? – нервно переспросил выпускающий редактор. Он до дрожи в коленках боялся бурных сцен. – Что «сколько»?
– Сколько ему заплатили, чтобы он испачкал наш эфир этим дерьмом?
– Да каким, каким?!
– Вы что, выпуск не смотрели?
– Нет, – затряс головой выпускающий.
Он, скорее всего, врал, чтобы предотвратить скандал. Лизавета не стала его разоблачать. Выпускающий – дело третье, сначала змей Савва.
Главное, какими голубыми глазами он на нее смотрел, расхваливая свою подгнившую продукцию!
– Где он? – Лизавета побежала по редакционным комнатам.
Савва нашелся в кабинете у Маневича.
– Прячешься?
– Почему это? – Савва обиженно вытянул губы трубочкой. – Ни от кого я не прячусь!
– Значит, ты не только продажный, но и бесстыжий. Хуже голого короля!
– Это еще почему? – оживился Савва. Он любил парадоксы, поэтому на время забыл об обиде.
– Голый король был уверен, что ходит одетым. То есть он знал, что бродить в неглиже – неприлично, его просто ввели в заблуждение. А ты знаешь, что торговать журналистской совестью нехорошо, и тем не менее настаиваешь на своем праве делать это.
– Ну Лизавета, ну теоретик, – не выдержал Саша Маневич. От восхищения он даже оторвался от игры в «Империю» – познавательной компьютерной игрушки для американских школьников среднего возраста, завоевавшей умы и сердца сотрудников «Петербургских новостей». Корреспонденты и редакторы, в большинстве своем люди с университетским образованием, увлеченно строили империю и за зулуса Чаку, и за Джорджа Вашингтона, попутно небрежно пролистывали незамысловатые рассказики об изобретении колеса или алфавита. Саша слыл «имперским» асом, он как-то умудрился обустроить гигантскую империю, причем довел свое государство до атомного оружия, не обременяя подданных письменностью. Впрочем, ради интересного разговора он был готов пожертвовать игрой. Савва заметил интерес, проявленный публикой в лице Маневича к их с Лизаветой дискуссии, и решил дать отпор:
