затем занимают пост снаружи у двери.
Пора, решает Композитор.
Он надевает медицинский халат и поднимается на этаж выше. В руках табличка 'Медпункт', на тонкой нитке. Вот и нужный коридор. Табличка цепляется на заранее выбранный номер. Он зарезервирован для завтрашнего постояльца, сегодня здесь никого не будет. Кроме Марка. Он тайком позаимствовал ключи у портье и уже перенес туда фотоаппарат и скальпели.
Два крупных охранника дежурят у двери туалета. Они тоже были в лифте, но еще крепятся. Изнутри слышен слив воды. Милош Ремер приводит себя в порядок перед зеркалом. Композитор смотрит на животы охранников, открывает рот, напрягается. Оба охранника бледнеют, морщатся, чуть-чуть сгибаются. Политик распахивает дверь, он в коридоре. Охранникам не до приличий. Столкнувшись плечами в проеме, они влетают в туалетную комнату. Милош Ремер провожает их недоуменным взглядом.
Композитор в медицинском халате понимающе кивает. Он внимательно смотрит на осунувшееся лицо оратора и назидательно произносит:
– Диарея эвакулярус. Через пять минут вы вновь будете здесь. Но есть верное средство, американское!
Озабоченный неприятным недугом, политик заинтересованно смотрит на врача. Композитор переходит на доверительный тон:
– Забыл представиться. Дежурный врач гостиницы Янош Шуман. А вас я знаю. И, как истинный интеллигент, симпатизирую вашим взглядам. Пройдемте в медпункт, я вам дам замечательную таблетку. Две минуты – и всё пройдет. Идемте, и не раздумывайте. Мой кабинет рядом.
Композитор увлекает Ремера по коридору. Вот и табличка 'Медпункт'.
– Заходите, – Марк открывает дверь.
Политик смотрит по сторонам. В коридоре пусто. Охраны нет, а живот вновь предательски урчит.
– Да заходите же, право!
Марк пропускает вперед Ремера и незаметно снимает табличку. Он по-прежнему обаятельный и уверенный.
– Одну таблетку выпьете сейчас. Вторую сразу после ужина. И всё пройдет.
Посол Великобритании пригубил вино и обернулся к выходу. Милош Ремер не появлялся, хотя время, отведенное у приличных людей на гигиенические процедуры, закончилось. 'Варвары, они и есть варвары, – думал потомственный лорд. – Но ради интересов державы приходится терпеть подобную бестактность'.
В ресторан вернулись изнуренные телохранители. Все недоуменно посмотрели на них. Они, в свою очередь, странно озирались.
– А где господин Ремер? – вежливо поинтересовался посол.
Этот же вопрос, но уже по-венгерски и в более грубой форме задал руководитель охраны Кранц.
Окончательно позеленевшие телохранители бросились в туалет, пробежались по коридору, заглянули в лифт, проверили кухню. Пусто! Позвонили вниз портье. Никто не видел, чтобы Милош Ремер покинул гостиницу. Через десять минут в подсобке ресторана телохранителей допрашивал Кранц. Он не верил в сказки, про внезапное одновременное расстройство желудка. Он больше верил в продажность слуг. В ход пошли кулаки.
Крики незадачливых телохранителей слышали перепуганные официанты. Но никто не слышал хруста разрезаемых тканей Ремера и щелчки фотоаппарата в руках Композитора. Целый час он методично вскрывал, выворачивал и фиксировал на пленку строение рта, носа, горла, шеи и легких удивительного оратора. Когда кропотливая работа была завершена, Марк скинул окровавленный халат, стянул резиновые перчатки, тщательно умылся и незаметно покинул номер.
На кровати осталось лежать исковерканное тело, в котором не сразу узнали пропавшего политика Милоша Ремера.
Своей цели Композитор достиг. Однако спал он неспокойно. Он вдруг понял, что зафиксировать идеальное горло недостаточно. Надо знать, чем оно отличается от остальных! Где та незначительная деталь, которая отвечает за генерацию тонов, пробуждающих у слушателей любовь? Где ключ к великой тайне. А для этого надо изучить строение голосового аппарата других людей и сопоставить их между собой.
Наутро Марк Ривун покинул Будапешт. Садясь в поезд, он пожалел, что не прихватил с собой такие чудесные хирургические инструменты. Придется их вновь добывать. На этот раз в Москве.
Ведь предстоит длительная кропотливая работа.
Глава 21
Иван Витальевич Бурмистров был разъярен. И это называется естественная смерть? Вместо внезапной остановки сердца отчебучить такое! Грубых мясников в конторе и без Композитора хватает. Нужна была тонкая ювелирная работа, а тут – скандал на пол-Европы.
В первые часы после получения информации генерал не решался доложить начальству о проведенной акции. Затем проснулись европейские газеты. В них привычно упоминалась зловещая Госбезопасность страны советов, но все сходились к мнению, что излишняя жестокость не свойственна спецслужбам. Для любого агента результат важнее антуража, а здесь кто-то целый час кропотливо кромсал несчастную жертву в непосредственной близости от суетящихся полицейских, рискуя быть застигнутым на месте преступления. Расчетливый профессионал на такое не пойдет. Подобные убийства свойственны неуравновешенным маньякам и сумасшедшим.
Упомянутое один раз, слово 'маньяк' стало кочевать из газеты в газету. Найденные рядом с трупом улики быстро привели следователей в хирургическое отделение городской больницы. И тут выяснилось, что алиби у самого взбалмошного хирурга нет. Он всегда славился резкостью суждений и грубым характером. К тому же в зловещем номере гостиницы был обнаружен пузырек из-под спирта с отпечатками пальцев подозреваемого. Хирургу тут же припомнили несколько странных смертей на операционном столе.
И пошло-поехало! Газеты окрестили незадачливого хирурга 'маньяком в белом халате'. Нашлись прохожие, которые видели его в тот вечер около гостиницы. Коллеги припомнили его ироничные высказывания о болтуне Ремере, и вечный запах спирта изо рта. А когда в полицию явилась смазливая медсестра, заявившая, что в тот вечер хирург был с ней, следователи лишь ухмыльнулись. Столь банальная ложь влюбленной девушки только подлила масла в огонь. Если 'уважаемый' хирург долгое время вел двойную жизнь и систематически обманывал родную жену, то, как ему вообще можно верить!
Когда Марк Ривун сошел на перрон Киевского вокзала в Москве, генерал Бурмистров уже порядком успокоился. В иностранной прессе МГБ упоминался все реже, а версия с 'маньяком в белом халате' обрастала новыми ужасающими подробностями.
Композитору дали возможность под неусыпным наблюдением самостоятельно добраться до квартиры, где его тайно поджидал озлобленный генерал.
– Здравствуйте, Иван Витальевич, – выкрикнул с порога Композитор, открыв дверь своим ключом.
Бурмистрову, затаившемуся в глубоком кресле в дальней комнате, пришлось подняться. Досады он не скрывал. Неожиданное пугающее появление сорвалось. Как ни старался он беззвучно замереть в кресле, всё было тщетно. Ведь остановить биение сердца он не мог.
– Нам не нравится то, как вы провели операцию, – вместо приветствия жестко заговорил генерал. В минуты ярости он всегда говорил о себе во множественном лице.
– О чем вы, Иван Витальевич? – наивно спросил Композитор, скидывая пальто.
– Нам не нравится способ ликвидации.
– Я с вами согласен. Ужасно и мерзко.
– Вам поручили очень щекотливое дело, которое надо было провести самым тишайшим образом.
– Конечно! О чем речь.
– От вас требовалось спровоцировать естественную смерть клиента.
– Я старался.
