проволочками волосков поднесла его к носу. Иван Николаевич звучно втянул воздух, зажмурив глаза, задержал дыхание и швырнул комочек в стол. Хлопнул задвинутый ящик, галстук на резинках, висевший на углу стола, соскользнул на пол. Прокурор проводил его безмятежным взглядом, его лицо выражало расслабленное благодушие. Кресло на колесиках откатилось. Иван Николаевич обошел громоздкий стол, на ходу поправив ладонью мотню. Повадками он напоминал подвыпившего крепкого деревенского мужика.
Прокурор неспешно обошел вокруг меня, крякнул, словно прочищая горло, и слащаво заявил:
– Повезло тебе, парень.
– В чем?
– Адвокат хороший попался, – прокурор засмеялся похабным смешком.
– У меня нет адвоката.
– Не было, но появилась. Опытная. И, что самое главное, нашла убедительные аргументы.
Я угрюмо взглянул на него, стремясь постичь смысл последней фразы. Тон мне однозначно не нравился. Прокурор натолкнулся на жесткий взгляд, посерьезнел:
– Ну ладно, давай. – Он выдернул бумажку из моей руки, черканул в углу. Рука с широким обручальным кольцом небрежно развернулась ко мне: – Свободен.
Я спускался по обшарпанной лестнице прокуратуры. Радость освобождения бесследно улетучилась. Терзали муторные вопросы. Кто? Кто мой адвокат? На какие аргументы развязно намекал прокурор? Почему в его манере общаться сквозило что-то похабное?
– Заколов! – кто-то окрикнул меня сверху. Над перилами повисла Татьяна Воронина. – Ты почему не зашел? Я же просила.
Точеные колбочки ног уходили под юбку. Где-то там вверху они соединялись, и мой взгляд невольно тянулся в серый туман в надежде увидеть это место. Еще неделю назад в подобной ситуации я стыдливо отвел бы глаза, а сейчас нагло пялился и испытывал лишь щекотное возбуждение. Потеря невинности словно прорвала широкую плотину и огромное озеро сдерживаемых желаний вырвалось на неизведанные просторы и устремилось к новым заманчивым горизонтам. Мир стал шире, полнее и красочнее.
– Заколов, – Татьяна пригладила край юбки, – поднимайся.
Мы вернулись в ее кабинет.
– Рассказывай.
– О чем?
– Что он тебе сказал.
Я постарался припомнить разговор с прокурором, но странным образом ничего в голову не лезло. Ах, да! Упоминали адвоката.
– Он говорил что-то про адвоката.
– Какого адвоката?
– Что у меня хороший адвокат, которая нашла нужные аргументы.
– Вот скотина! Кобель! – разошлась Воронина. – Аргументы, значит, подходящими оказались. Понравились ему. Ну да, она, видимо, молоденькая. А я, значит, уже… Какие же вы, мужики, сволочи!
– При чем тут я?
– Ты? – Она, будто очнувшись, посмотрела на меня. В холодных глазах появился и разрастался теплый туман. – Ты? Ты скорее пострадавший… Как и я… Мы оба пострадавшие.
Последние слова были произнесены ласковым шепотом похотливой самки. Ну что за город? Здесь все свихнулись от любви. А от нее, как я успел почувствовать на собственной шкуре, мучений больше, чем радости.
Татьяна приблизилась, толкнулась грудью в плечо, ресницы плавно опустились, затем резко вспорхнули.
– А ты сильный. – Она сжала пальцами мой бицепс. Я напряг мышцы. – Ты очень сильный. – Вторая рука схватила за другое плечо и рывком развернула меня. Мы оказались лицом друг к другу, серьге глаза смотрели требовательно: – Ты хочешь сделать мне больно?
Она вжалась в меня и потерлась. Я хладнокровно ждал, следователь прокуратуры все-таки. Еще недавно мы вели разговор в камере изолятора под протокол. Капризная женская ладошка скользнула вниз, пальцы просунулись под ремень, царапнули живот. Я невольно сжался, Татьяна одной рукой расстегнула брюки. Теплую набухающую плоть обхватили прохладные пальцы. Они сжимались и расслаблялись, сжимались и расслаблялись. Но недолго. Руки взлетели вверх и уверенно толкнули меня в грудь, я шлепнулся на стул.
Татьяна, расставив ноги, водрузилась сверху мне на колени. Волна пряного цветочного аромата окутала меня, но расслабиться я не мог.
– Дверь, – пожаловался я. – Что?
– Дверь не заперта.
– Так даже лучше, – шепнула она в ухо, отчего мое тело содрогнулось сладкой волной. Она тут же повторила слова, еще нежнее вжимаясь губами в ушную раковину: – Так будет лучше.
Хлипкий барьер стеснительности был смятен, я уже не мог сдержаться. Ее тело извивалось, терлось, руки путали волосы, губы алчно впивались в рот. Потом она вдруг укусила меня, сильно, по-настоящему. Из нижней губы потекла кровь. Шершавый язык слизнул ее, заскользил вверх по щеке и юркнул в ухо, словно в норку.
– Сделай мне больно, – шепнула она, цапнув за мочку. Я уже сам хотел этого. Я понял, что от меня требуется.
Дальше руки делали все грубо и напористо.
В следующее мгновение женское тело упало лицом вниз на рабочий стол. Юбка вздернулась выше пояса, пальцы сорвали белый треугольник ткани с выпуклой попы. На мягкой коже остались следы от ногтей. Стол затрясся. Что-то валилось на пол. Татьяна стонала и комкала в руках бумаги. А мне хотелось видеть ее голую спину. Форменная прокурорская рубашка вздернулась под мышки. Пальцы расщелкнули застежку лифчика, губы впились в ямку под лопаткой, ладонь сжимала трясущуюся грудь.
На последнем неистовом толчке я укусил. Так она просила. На застывшей в глубоком прогибе спине между двумя дугами вмятин от зубов наливался багровый синяк. Снизу его обрамляла кровь из моей поврежденной губы.
Когда все закончилось, я смущенно спросил:
– Я пойду?
Татьяна ерзала плечами, поправляя сбившуюся одежду.
– Лифчик застегни, – деловито попросила она, подставив спину.
Я посмотрел на три пары петелек:
– На какую?
– На среднюю.
Сомкнутая белая полоска коснулась подсохшей крови под синяком.
– Я пошел, – на этот раз я не спрашивал, а сообщал.
– Стол поставь на место.
Я поправил сдвинутый стол. Из рассыпанной стопки бумаг высовывалась прежняя фотография. На этот раз улыбающаяся в объятиях Ивана Николаевича Татьяна мне показалась не такой уж и счастливой.
– Только учти! – Воронина окликнула меня у самой двери. – Это все ничего не значит. Мы закрыли дело о нападении на милиционеров. Но если нарою новые факты по отравлениям и они будут против тебя – арестую. Я еще докажу ему!
Она погрозила кулачком куда-то в стену. Именно в той стороне располагался кабинет районного прокурора с широким обручальным кольцом на безымянном пальце.
Как все запутано в этом мире! Насколько прекрасен и понятен мир чисел по сравнению с отношениями мужчин и женщин.
На выходе я сунул дежурному подписанную прокурором бумагу. Тот бегло взглянул, мотнул рукой и вновь погрузился в разгадывание кроссворда Вот она – свобода! Для одних – праздник, для других – будни.
Про эпизод с Ворониной я постарался сразу забыть. Меня не покидало смутное ощущение, что женщина использовала меня для какой-то своей личной мести.
