перед оперативником листок с криво написанными алгебраическими уравнениями. – Чем вы заняты?
– Определяем возраст Диофанта, – смутился старший лейтенант.
– Покажите. – Учительница развернула листок к себе. – Что ж, вы на правильном пути. Только не поняли, что половина одной шестой – это одна двенадцатая часть. – Она внесла изменения и вернула листок. – Теперь решайте.
Стрельников засопел, сокращая дроби, потом крикнул коллеге:
– Лёха, дай калькулятор. – Пощелкав по клавишам, он с опаской изрек: – Восемьдесят четыре.
– Правильно, – подтвердила пожилая учительница. – Есть еще порох в пороховницах.
Милиционер зарделся. Он явно был доволен собой.
– Восемьдесят четыре года прожил старичок Диофант. Нам бы столько.
– Потому что думал головой. Умственная деятельность продлевает жизнь. А табака в те времена в Европе не было.
– Учту, – пообещал Стрельников и отодвинул пепельницу на край стола. – Вы только за этим пришли?
Старший лейтенант подавил счастливую улыбку и вопросительно уставился на учительницу. Валентина Ипполитовна тоже посерьезнела.
– Я по поводу Константина Данина. Он не виновен в смерти матери.
Милиционер откинулся на спинку стула, сцепил пальцы. Его снисходительный взгляд блуждал над женской шляпкой, словно следил за полетом мухи.
– Я, конечно, понимаю, что Данин ваш лучший ученик, и вы хотите его защитить. Это естественно и даже благородно. Однако факты – упрямая вещь.
– А где эти факты? Какими уликами вы располагаете, кроме ничего не значащих отпечатков пальцев на разбитой вазе? – голос опытной учительницы стал жестким.
– Это тайна следствия, но я вам скажу. – Стрельников поднялся из-за стола, словно пытался уклониться от сердитого женского взгляда и зашагал по комнате, стараясь находиться за спиной учительницы. – Уже установлено, что именно стеклянная ваза является орудием убийства. Это раз! Место удара на голове говорит о том, что жертва видела убийцу, но не пыталась оказать сопротивление. Это два!
– Или не успела! Продолжайте вашу версию.
– Она не боялась убийцы. Он был для нее родным человеком. И что мы видим на вазе? Свеженькие отпечатки пальчиков гражданина Данина, оставленные не далее как утром. Всё остальное – старые замшелые следы. Теперь вернемся к личности подозреваемого. Алексей, расскажи, что ты узнал?
От стены отделился лейтенант с лицом боксера, развел широкие ладони.
– Я еще вчера побывал на бывшем месте работы Данина, а вечером пообщался с его соседями.
– Какой же портрет они рисуют?
– Все как один утверждают, что Константин Данин был очень замкнутым, малообщительным и несколько странным типом. Короче говоря, ненормальным.
– А что в этом плохого? – возмутилась Вишневская. – Вы знаете, что понятие 'ненормальный' появилось, когда государство ввело понятие 'норма'! Стандартными людьми управлять легче. В Древней Греции, к примеру, сумасшедших не было. 'Они разговаривают с богами', говорили окружающие про таких людей. Это была цивилизация, где господствовали науки и искусство. Там врачевали болезни тела, а не души. И это правильно. Ели лечить каждого 'ненормального', мы потеряем гениев.
– Да, уж. Грань между безумием и гениальностью очень тонка. У нас в милиции нет микроскопов, чтобы ее разглядеть.
– Поэтому хотя бы кувалдой не размахивайте, пока не разберетесь.
– Разбираемся. – Стрельников обратился к Матыкину: – Что еще у нас о Данине?
– Два года назад он неожиданно уволился из математического института и с тех пор жил непонятно на что. Пенсия матери? Но это очень мало.
– Константин непритязательный в быту человек, – поспешила пояснить учительница. – Он уединился, чтобы решить какую-то очень важную проблему. Он фанатик математики, но очень добрый человек.
– Добрый? – придирчиво переспросил Стрельников. – А вот коллеги вспоминают его вспыльчивость. Как говорится, в тихом омуте черти водятся.
– Так точно, – кивнул Алексей. – Несколько человек подтвердили, что Данин раздражался из-за чужих неточностей. Он мог вскочить во время научного доклада и буквально кинуться на коллегу.
– Константин не терпел глупых ошибок и воинствующей серости, – уточнила Вишневская. – В этом мы с ним похожи. Он дорожил временем и считал, что не следует слушать докладчика, если изначально нарушена фундаментальная истина. Вы понимаете, о чем я говорю? Это дважды два – четыре!
– Тем не менее, факты на лицо. Данин несдержанный человек. Без керосина заводится. – Старший лейтенант вновь сел за стол и даже потянулся за пачкой сигарет, но в последний момент отдернул руку. На строгую пенсионерку он уже глядел уверенно. – Я попробую восстановить картину преступления. Мать и сын повздорили. Поверьте, это бывает сплошь и рядом. Поводов сколько угодно. Ведь Софья Евсеевна, бывшая учительница, и не чужда математике. Она могла заявить что-нибудь такое, что сын счел фундаментальной глупостью, как вы тут упомянули. Она проявила упрямство, продолжила спор, он не выдержал и звезданул подвернувшейся под руку вазой. Потом от страха убежал, бродил неизвестно где, а когда успокоился, вернулся. Помните, он не очень-то и огорчился, увидев мертвую мать.
– Поймите, Константин нетипичный человек. Его мозг устроен по-другому, он на редкость рационален. Если он сталкивается с утверждением, истинность которого доказана, он не пытается его оспорить или сожалеть. И не важно, хорошее это утверждение или плохое. Я сказала ему, что мама умерла. Он воспринял это как факт, который нельзя исправить, и успокоился.
– Ишь ты! Нетипичный субъект. Зато преступление – типичная бытовуха. Вот увидите, посидит денек- другой, сам признается.
– Я не верю в его причастность. А если это ограбление? – предположила Вишневская.
– Что там брать, Валентина Ипполитовна?
– Рукописи.
– Чьи рукописи? Ломоносова? Менделеева?
– Константина Данина! – твердо заявила упрямая учительница. – Возможно, кто-то очень хотел заполучить результаты его исследований?
– Уважаемая Валентина Ипполитовна. Константин Яковлевич Данин действительно в молодости подавал большие надежды, но постепенно иссяк. Это не мои слова, это слова знающих его ученых. Он не выдал ни одного существенного результата за последние годы. Поэтому отчаялся, надломился и ушел из института. Люди с такой психической травмой способны сорваться в любой момент.
– Виктор. Прошу вас, не останавливайтесь только на этой версии. Скажите, часто ли преступники оставляют отпечатки на орудиях убийства?
– При бытовухе, почти всегда. Еще и одежду свою в крови изляпают.
– Посмотрите на ситуацию шире. Допустим, имело место ограбление, и грабитель был в перчатках, когда схватил вазу.
Стрельников драматично закатил глаза, словно беседовал с малым неразумным дитя.
– Если вы намекаете на опытного преступника, то он не будет полагаться на такой ненадежный предмет, как заполненная водой ваза с цветами. Ею неудобно бить, сами попробуйте.
Валентина Ипполитовна пропустила обидную реплику, ухватившись за другое слово.
– Вода! В вазе была мутная старая вода. При ударе она выплеснулась и должна была оставить следы на одежде убийцы. Помните, Софьино пальто было забрызгано. Проверьте Костину одежду. Я требую, проверить одежду Константина Данина!
Оперативники переглянулись, их лица посерьезнели. Стрельников бесцельно крутил между пальцами карандаш, пока не сломал его.
– Вряд ли это поможет. Он мог переодеться, – хмуро предположил старший лейтенант.
– Это не сходится с вашей версией о том, что Данин не контролировал себя. К тому же, прошло очень мало времени между тем, как Софья поднялась в квартиру, а я зашла туда. Он бы не успел переодеться. Или вы мне тоже не верите?
Возникла тяжелая пауза. Женщина сердито смотрела то на одного, то на другого оперативника. Первым
