отсмеявшись, в присутствии всего двора резюмировал: «Король оказывает мне великую честь своими письмами: в первом он называет меня рогоносцем, а во втором — сыном шлюхи! Покорнейше благодарю!» Строго говоря, Генрих III не называл его подобными словами, и он мог бы воздержаться от столь острых комментариев, по крайней мере, во второй части — и уж во всяком случае прилюдно.
Дабы уладить дело, Генрих III прислал к нему канцлера Бельевра. Чувствуя себя хозяином положения, король Наваррский решил сделать вопрос о возвращении Марго предметом серьезных переговоров, а чтобы его аргументы стали еще более весомыми, он 21 ноября 1583 года захватил Мон-де- Марсан, город, который должен был отойти ему по условиям договора, подписанного во Фле. Захват этого города среди бела дня, под проливным дождем, отрядом из шестидесяти человек стал событием, которое красочно описал Агриппа д’Обинье. Гугеноты во главе с Генрихом Наваррским еще ночью подошли к городу, от которого их отделяла река. Имея в своем распоряжении лишь одну лодку, они в полной тишине, под покровом ночи переправились маленькими группами и на рассвете были у стен, на которых по-прежнему дремала ничего не подозревавшая стража. Оставалось последнее препятствие — заросли терновника, настолько густые и колючие, что гугеноты, не зная, как продираться сквозь них, собирались уже повернуть вспять, но тут внезапно пошел проливной дождь, прогнавший в укрытие сонных, так ничего и не заметивших стражников. Ободренные этим явно добрым знамением соратники Генриха стали прорубаться сквозь терновник и по приставной лестнице совершенно беспрепятственно проникли в город. На пути к воротам никто даже не пытался препятствовать им (куда все подевались?). Доступ в город был свободен, и король Наваррский верхом на коне прогарцевал навстречу его ошалевшим от неожиданности обитателям, приветственно помахивая им рукой, словно он возвращался с охоты в свой замок.
Еще одна невероятная история, рассказанная Агриппой д’Обинье. Трудно поверить, что все так и было на самом деле. Достоверно лишь то, что город по каким-то причинам сдался Генриху Наваррскому без боя. Лишь после этого Генрих соизволил начать переговоры с Бельевром, вернее говоря, продиктовать ему свои условия. Он соглашался официально принять Марго, если Генрих III выведет свои гарнизоны из неправомерно занятых крепостей и оставит за протестантами те крепости, которые они должны были возвратить. Французский король был вынужден уступить, и его сестрица направилась в Нерак.
По правде говоря, у него были более весомые причины по-хорошему договориться с королем Наваррским. Его брат, герцог Анжуйский, только что возвратился из своей экспедиции в Нидерланды. Изменник по натуре, он предал и своих фламандских друзей, при этом едва не спровоцировав войну между Францией и Испанией. Такое же фиаско он потерпел и в своих планах женитьбы на Елизавете Английской. Дабы утешить несчастного, благородная королева отправила его восвояси с подарком в виде 100 тысяч экю, в каком-то смысле откупившись от назойливого жениха. Прибыв на континент при деньгах, он добился для себя титула герцога Брабантского, однако энтузиазм его новых подданных вскоре сменился ненавистью: хорошо поработали агенты Филиппа II. В Лувр он возвратился с бесполезным титулом, харкая кровью. Врачи констатировали, что жить ему осталось каких-нибудь пару месяцев. Практически лишившись своего последнего брата и учитывая лояльность, которую недавно продемонстрировал ему король Наваррский (после двух неудачных покушений на Генриха Наваррского Филипп II предложил ему союз против короля Франции и 400 тысяч экю в год на оплату наемников для войны против французов, разумеется, совместно с испанской армией, а правитель Наварры вместо ответа испанцам срочно направил Рони в Париж, дабы уведомить обо всем короля), Генрих III готов был пойти на соглашение с ним. Не имея после десяти лет супружества, несмотря на паломничества, торжественные обеты и покаянные процессии, ни детей, ни надежд на их рождение, он объявил Генриха Наваррского своим единственным правопреемником — предполагаемым наследником французской короны.
Герцог Анжуйский умер 10 июня 1584 года, и мало кто оплакивал его кончину. Эта смерть коренным образом изменила положение нашего героя, больше всех после Генриха III имевшего законные права на корону Франции, сделав его наследником трона. Агриппа д’Обинье уже трубил победу будущего Генриха IV — несколько преждевременно, учитывая, что еще был жив Генрих III и не отказывался от своих притязаний на трон герцог Гиз.
Предполагаемый наследник
Узнав о кончине герцога Анжуйского, Генрих Наваррский тут же направил Генриху III письмо, в котором выразил ему свое соболезнование, при этом твердо заявив о себе как предполагаемом наследнике и напомнив о привилегиях, предоставляемых династическим правом «второму лицу в королевстве». Наследником французской короны он становился в силу Салического закона, лишавшего женщин права наследовать землю, а значит, при расширительном толковании — и королевство. В свое время применение на практике этого теоретического положения привело к Столетней войне. После смерти третьего сына Филиппа Красивого, последнего Капетинга по прямой линии, Салический закон позволил Валуа, боковой ветви династии Капетингов, занять французский престол в обход более близких родственниц покойного короля, муж одной из которых, король Англии, не пожелал без боя отказаться от богатого наследства. Теперь предполагаемое близкое угасание династии Валуа открывало путь к трону самому близкому их родственнику по мужской линии — Генриху Бурбону, королю Наваррскому. Будь он католиком, его восшествие на трон Франции не составляло бы ни малейшей проблемы — именно католиком, поскольку коронация автоматически делала его помазанником Божьим, своего рода лицом духовного звания, христианнейшим королем, старшим сыном церкви. Разумеется, католической церкви. Союз между церковью и королем во Франции всегда был исключительно тесным, несмотря на возникавшие время от времени разногласия. Французский король не был простым государем, он представлял собой «освященную» особу. Между ним и его народом существовал некий мистический союз. Поскольку и после двадцати лет Религиозных войн Франция оставалась преимущественно католической страной, король Наваррский, будучи протестантом, вождем меньшинства, не мог стать ее королем.
Генрих Наваррский стоял перед трудным выбором, и не он один. Генриху III также предстояло сделать непростой выбор: создать королевскую партию, которая бы противостояла и Лиге, и протестантам; стать, как в 1576 году, номинальным главой Лиги; сблизиться с Генрихом Наваррским и действовать заодно с ним. Любой из этих вариантов в политическом отношении был приемлем, если бы можно было принять решение и неукоснительно придерживаться его. Несчастье Франции заключалось в том, что королю недоставало последовательности в решениях и действиях. Лишь позднее, когда в результате затянувшейся войны реальной стала угроза распада страны, он пошел на соглашение со своим предполагаемым наследником.
И все же следует отдать должное Генриху III: первым делом он попытался заключить соглашение с Генрихом Наваррским, дабы успешнее противостоять Гизам и Лиге. Для этого он направил к нему с официальной миссией своего «миньона» — герцога Эпернона. Король Наваррский устроил ему пышный прием, сначала в По, а затем в Нераке. Эпернону не занимать было ни красноречия, ни дипломатического такта. Он в ярких красках обрисовал Генриху ту угрозу, которую представляет из себя Священная лига, подпитываемая золотом Филиппа II, для Французского королевства, король которого оказался в изоляции. Выходом из кризиса могло бы стать обращение короля Наваррского в католицизм и прибытие его ко двору в Париж для обсуждения тактики совместной борьбы против Гизов. При этом Беарнец мог бы рассчитывать на должность генерального наместника Французского королевства. Генрих III, надеясь на положительный ответ, не скупился на комплименты по адресу своего зятя, расхваливая его знатное происхождение и нрав, хотя вспыльчивый и резковатый, но по сути своей добрый. Однако этих любезных слов, переданных его посланником, оказалось недостаточно, чтобы получить согласие Генриха Наваррского. Тот хотя и склонен был пойти на союз с шурином, понимая, что в конечном счете иного выбора нет, однако единолично ничего не решал.
Предложения, привезенные Эперноном, он самым серьезным образом обсуждал в течение августа 1584 года со своими приближенными. Католики, сторонники короля Наваррского, убеждали его (за девять лет до того, как якобы прозвучала фраза: «Париж стоит мессы») перейти в католичество, благодаря чему вся Франция встанет на его сторону, тогда как отказ сделать это обеспечит победу Лиге. Зато протестанты умоляли своего господина ни в коем случае не отказываться от вероучения, в котором он воспитывался и
