за чрезмерный расход боеприпасов. Мы будем стоять здесь, на постах, до июня будущего года, и никакого подвоза не будет. Надо беречь каждый патрон и работать больше штыком. «Пуля — дура, штык — молодец». А солдаты мои — все-таки дрейфят порядком, и только одно сдерживающее начало — это мой кулак. Пока, всех благ. Пишите. Белокуров».
Одиннадцатое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах в Прагу А.А. Воеводину, 18 октября 1923 года: «Здравствуйте, дорогой коллега! Посылаю Вам несколько грубых штрихов, как материал для рассказа. Обработайте, как Вам заблагорассудится. К сожалению, я не могу собрать, как следует, свои мысли, и эти мои наброски Вам покажутся бредом сумасшедшего. Не судите меня строго. Если бы Вы побывали в моей шкуре, были бы не лучше. Посылаю Вам также несколько фотографий. Найдите между Вашими знакомыми какую-нибудь милую девушку, чтобы она со мной переписывалась, русскую обязательно. Дайте ей мой адрес, хоть на бумаге, пусть немножко согреет женской лаской, а то я сделаюсь форменным дикарем… С сердечным приветом Вам, Белокуров».
Двенадцатое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах в Прагу А.А. Воеводину, 2 ноября 1923 года: «Здравствуйте, дорогой коллега! Представьте себе мою радость, вчера до меня докатился журнал «Студенческие годы», номер пятый. Прочел его в два счета, вернее, проглотил, не отрываясь. Сразу видно, что журнал процветает — много объявлений, масса материала. Вижу, что Вы от слов перешли к делу и начали серьезную кампанию против французов и против вершителей судеб над легионерами за освобождение студентов из Легиона. В добрый час! Уверен, что капитан Тихонравов был очень недоволен этим. В особенности за опубликование цифр относительно потерь. Будет их опровергать и у Вас допытываться о фамилии автора. Не выдавайте! Ибо если начнется полоса репрессий, то не будут пропускать ни одной русской газеты, письма и другое. А этого бы не хотелось! Хотя капитан все равно догадается, откуда дует ветерок. Мое упрямство ему известно больше, чем кому другому. Ну что же! Будем отбиваться. После двухмесячного перерыва я снова приступаю к изданию нашего нелегального легионерского рукописного журнала «На чужбине». Первый номер рассчитываю выпустить на Рождество. Дело в том, что некоторые русские сержанты настолько смирились со своей ролью французского унтер- офицера, что хотят продлить свои контракты до пятнадцати лет! Настолько разочаровались, опустились, отупели или уснули,[466] что хотят совершенно похоронить себя заживо в Африке. Вот против таких-то «красавцев» я и открою поход. Правда, материальное положение сержанта — неплохое, но все же продаваться за деньги и умирать за «красивую Францию», как ходили умирать «за родную Кубань», можно было лишь в течение первых пяти лет, когда подмахнули контракт, не зная Легиона, и в крайне тяжелой обстановке, тогда добровольно и не отдавая себе отчета — сквозь землю готовы теперь провалиться… В этом журнале я документально опишу ход операций и помещу полные именные списки всех убитых и раненых русских легионеров, с указанием их бывшего положения в России. Будет помещена масса интересных фотографических снимков. Безусловно, один номер Вам перешлю, в котором Вы почерпнете бездну материала. К участию в его выпуске стягиваются сотрудники всего Марокко, Алжирии, Туниса и Сирии. Пока я жив — руки не опущу. Вот и сейчас борьбу приходится вести на три фронта. Арабы — враги внешние. А внутренних — гораздо больше. Немцы-сержанты завидуют, что я занимаю должность начальника гарнизона и коменданта поста, им обидно, что я сурово и жестоко обращаюсь с их соотечественниками. Строят мне гадости на каждом шагу, но все их козни пока разбиваются вдребезги, как волны о гранитный утес. Уж если я захочу чего-нибудь, то меня трудно свернуть с дороги. Я люблю борьбу до результата. У меня такой характер — положи мне палец в рот — я откушу всю руку. Начальство пока ко мне относится хорошо, но, когда узнает о моей пропаганде против переподписания контрактов русских в Легион, безусловно, ответит репрессиями. Трудно, конечно, пока предугадать, в какую форму эти репрессии могут вылиться. Во всяком случае, я знаю, на что иду, и к борьбе готов. Ну вот пока и все, что я хотел Вам, дорогой коллега, сказать в этом письме. Еще раз спасибо за журнал. Присылайте еще. Крепко и дружески жму Вашу руку, Белокуров».
Тринадцатое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах в Прагу А.А. Воеводину, 19 ноября 1923 года: «Дорогой друг Александр Александрович! Большое спасибо за книги «Начало» и «Неупиваемая Чаша» и газеты. Получил вчера. Здоров и жив. Прилагаю Вам письмо казака Чибисова Кузьмы. На мой взгляд, оно очень характерно и может послужить Вам материалом, когда Вам придется опять коснуться жизни в Легионе. Жму крепко руку. Ваш Белокуров».
Четырнадцатое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах в Прагу А.А. Воеводину, 5 декабря 1923 года: Дорогой друг Александр Александрович! Вчера мне принесли Ваше милое письмо от 8 ноября 1923 года с четырьмя журнальными вырезками, которое мне лишний раз доказывает, что обещаний своих Вы на ветер не бросаете. Все Ваши статьи об Африке — идеальны. Слов нет, как говорят французы… А потери все продолжаются, и арабы сдаваться не думают. Падает дождь и снег, снег и дождь…Ревет и ревет ветер. Ночи стали чертовски длинными: с половины шестого — уже темно и до семи утра. Четырнадцать часов ночи! Ночи темные, как чернила. Ни звезд, ни луны… Все небо — в тучах. И так каждый день все та же «дурацкая звериная жизнь в борьбе за культуру и цивилизацию», за чьи-то чужие интересы… Вот идет уже четвертый месяц, как я командую этим постом; есть много офицеров и адъютантов, но все сидят при штабе и меня пока не сменяют. Почему? В данное время — опасно. Вот подождите, начнется «перемирие», арабы сдадутся — тогда, я уверен, кто-нибудь явится принимать командование постом «на законном основании». В общем, как и следует ожидать, все в порядке вещей. Итак, дорогой Александр Александрович, пока посылаю Вам это короткое письмо, а на днях постараюсь дать Вам «факты» по всем пунктам. Приближается конец года, и надо делать чертову уйму отчетности, а я — и писарь, и бухгалтер, и комендант поста — все вместе. А канцелярщина у французов — в тысячу раз больше нашей. Даже нужно делать особый список на количество слов, переданных в телефонограммах за «триместр», вот и извольте их высчитывать! Я в одном из своих посланий отправил Вам письмо казака Чибисова; прилагаю Вам второе. Тоже характерное. Разберете ли Вы его почерк? Однако, Вам лишний материал для «Казачьих информаций». Спасибо за милую девушку, которую обещаете. Ваш друг Белокуров».
Письмо пятнадцатое Белокурова из Марокко, пост Касбах в Прагу А.А. Воеводину, 27 декабря 1923 года: «…Увлекся я, дорогой Александр Александрович, расписывая Вам мелочи нашей жизни, но так как Ваша тема на «государственном экзамене» является об Иностранном легионе — то, следовательно, чем больше в Вашем распоряжении будет материала, тем легче Вы с этой работой справитесь. Перед Вами — ясно определенное задание — спасти русских студентов из Легиона, вытащить их из этого зловонного, вязкого, засасывающего болота. До сих пор до Вас доносились вопли: «Спасите наши души! Спасите наши жизни!..» Дорог каждый час, дорога каждая минута… Лично Вы, дорогой друг, раньше всех услышали этот вопль, забили в набат, сделав сверхчеловеческие усилия, чтобы обратить внимание «сильных», обладающих «приборами и снарядами», для спасения тонущих. Многие не приняли участия в этом просто потому, что дело происходило «не на их участке». Конечно, все соболезновали — все-таки люди, но на том и успокаивались. Теперь перейдем к легионерской обстановке. Прежде всего почти все русские в Легионе теперь имеют около трех лет службы в Африке, а потому получают «сверхсрочные деньги». Простой солдат получает двадцать-тридцать франков в месяц, капрал — сорок пять, сержант — триста шестьдесят. Сержант из жалованья оплачивает стол. В Марокко солдат получает шестьдесят-шестьдесят три франка, капрал и сержант — четыреста семьдесят шесть, а во время похода — три франка добавочных. Питание солдат тоже неплохое. Объясняется это тем, что почти все «наши» научились говорить по-французски, узнали, сколько граммов мяса, сахара, кофе и прочее получается по раскладке на солдата в день. Говоря короче — окончательно «применились к местности». Казаки — бывшие офицеры и студенты — теперь почти все капралы и сержанты. Многие, попав в сержанты, решили, что это — предел человеческих достижений, забыли, что они понадобятся будущей России. Они уже собираются, не окончив срока службы, подмахнуть новое заключение контракта еще на пять лет, тем более что сержанту, отважившемуся на такое дело, платят премию в размере двух тысяч франков единовременно. В этом-то весь ужас!.. Если же он начал «закладывать» по традициям старого Легиона и находить толк в вине, то уж «коготок увяз». А если он молод и неравнодушен к женскому полу, то, явившись из Марокко в гарнизон в Алжире, в какой-нибудь маленький городок или деревеньку, — сейчас же будет опутан какой-нибудь ловкой испанкой или африканской француженкой и женится, да еще перейдя в католичество. И пропадет тогда навеки для России. А на сержантов охотятся, как индейцы за скальпами. Я вам скажу откровенно, что вопли из Легиона будут доноситься все реже и реже и скоро совсем прекратятся. Но из этого не следует заключать, что жизнь в Легионе сделалась иной. Нет! Дело далеко не так. Просто потому, что многие уже ушли в иной мир, сложив
