в синем комбинезоне, — никакого тебе зазнайства или социализма.
Не очень искренне я промямлил что-то вроде согласия, взял бутылку минеральной воды (на случай, если жидкость в колодце на даче у Министра по-прежнему сохранила свой оригинальный вкус и цвет) и двинулся к мясному отделу, где, как мне показалось, замаячила знакомая спина. Спина в самом деле принадлежала губернатору Магнусу Седербергу, выбиравшему колбасы. По-видимому, он не доверял стеклу витрины и, переломивши надвое свое худое долговязое туловище, заглядывал за прилавок и изучал колбасы едва ли не носом. Когда я добрался до него, он, очевидно, решил отказаться от попыток что-либо рассмотреть, как, впрочем, и от колбасы тоже, выпрямился и попросил дать ему два пакета макарон.
Голубые глаза за стеклами на тонких дужках уставились на меня и замигали с некоторой растерянностью и недоумением.
— Добрый день, добрый день! Так вы наконец приехали? Очень приятно.
У него было худощавое, костистое и удлиненное лицо: то же относилось и ко всем прочим частям и деталям его фигуры. Косматые седые остатки волос несообразно торчали вокруг его красных ушей, обрамляя их, как мох — рождественские тюльпаны. Любой мог бы сказать: за плечами у этого человека годы изнурительной работы. (После первых же успехов на поприще политической экономии его взяли в Дом правительства, где, упорно работая, он скоро добился повышения в чинах и удлинения своего рабочего дня. Потрудившись семь лет секретарем на обычного бездельника-министра, он заработал себе инфаркт, от которого оправился только благодаря назначению на губернаторский пост и награждению орденом Северной Звезды. Северную Звезду он выпросил себе сам — физически ослабев за проведенные на вершине власти годы, психически и морально он оставался несломленным либералом. Единственное, что связывало его с губернией, куда его назначили, была проживавшая в ней его престарелая тетя. В интервью по поводу своей инагурации он много распространялся о тете, пока не выяснилось, что тетя эта мирно скончалась вот уже два года назад. Но и без того все знали, что назначение его — отнюдь не поощрение его глубокой заинтересованности делами губернии, а просто плата за тяжкие подвиги чиновника в Доме правительства. Ставши губернатором, Магнус сохранил свою дачу на Линдо, где проводил каждое лето еще со времен босоногого детства, когда дружил и играл здесь с Министром, теперь часто с одобрением отзывавшимся о нем: «Магнус — первый губернатор, которого я назначил»).
Магнус пригласил меня назавтра к себе на прием по случаю дня рождения его жены Сигне, после чего я воссоединился с Министром у сырного отдела. Маленькие, завернутые в целлофан сырки, казалось; всем своим жалким видом патетически заявляли о явном несоответствии аппетитам семейства Министра, и, по- видимому, быстро это сообразив, продавец вынул откуда-то громадную голову сыра. «Хватит им?» — спросил он так, словно речь шла об изголодавшейся львиной семейке.
Выходя из лавки, мы столкнулись еще с одним должностным лицом — министром юстиции Хюго Маттсоном. Он тоже принадлежал к кругу местных дачевладельцев, и мне еще ни разу, даже во время самых коротких наездов на остров, не удавалось избежать встречи с ним. Одежда министра, как всегда, привела меня в крайнее замешательство. Не смею утверждать, что он никогда не менял ее, однако так или иначе ему неизменно удавалось добиваться почти полного сходства с бродягой-дальтоником, направляющимся на сдачу зачетов по плаванию в одежде. В этот день на нем были синие, туго стягивающиеся на животе шорты, зеленая трикотажная безрукавка и грязно-желтого цвета спортивные тапочки. Тонкие ножки Маттсона с рельефно вздувшимися венами, казалось, символически свидетельствовали о его долгих странствиях по пустыне Юриспруденции, но голова придавала вид если не достоинства, то, во всяком случае, сановитости. Тронутые серебристой сединой волосы и ухоженные короткие усики были как будто срисованы матерью-природой с рекламного плаката, на котором Умудренный-Опытом-Старший-Товарищ-По-Работе обменивался мнениями со своим Младшим-Собратом об употребляемом после бритья одеколоне.
— Слуга покорный! Слуга покорный! — завопил он, едва увидев Министра. — Я, как увидел лимузин, сразу понял, что вы здесь. Будь у меня личный шофер, я бы не позволил ему храпеть на заднем сиденье! Их, что, так и не выучили стоять по стойке «смирно» и отдавать честь начальнику?!
Воздав должное власти и славе, он соблаговолил заметить меня.
— Ага, господин учитель, вы тоже решили порадовать нас своим присутствием? — Выражение «господин учитель» прозвучало в его устах даже оскорбительнее, чем, «адъюнкт», что очень непросто. — Я всегда говорил, зимой лучше быть крестьянином, а летом — учителем! Ха-ха!
Отпустив эту на редкость изящную шутку, он снова повернулся к сгибавшемуся под тяжестью сыра Министру.
— Ты придешь завтра к Сигне? У нее день рождения. Уже 51-й, — с удовольствием, подобно верной своему предназначению вечерней газете, сказал он. — Хотя выглядит она старше. Кстати, ты знаешь, чем похожа Сигне на свод законов? Задницей! Она тоже с каждым годом становится толще! Хорошая мысль. Я поделюсь ей завтра при поздравлении. Смотри, не разболтай! Ха-ха!
— Крупная скотина! — вздохнул Министр после того, как, загрузив сыр в машину, мы расположились на передних сиденьях. Я не сразу понял, что или кого он имеет в виду: сыр или министра юстиции?
— Его назначили членом Верховного Суда в мое отсутствие, когда я был в отпуске, — продолжал он, устранив двусмысленность. — Правда я все равно не смог бы этому помешать, — философски закончил он и завел машину. Неприятно дернувшись, она выехала на дорогу. Министр еще поработал рычагами и педалями, и автомобиль спокойно и пристойно, подобно гигантскому жуку, пополз вперед. Мы проехали мимо почты (открыта с 10 до 16) и маленького домика, в котором ютилась велосипедная мастерская. «Говорят, ее хозяин — социалист!» — со сладострастием заговорщика сообщал обычно Министр своим пассажирам, вращая при этом глазами и вздрагивая (он все время забывает, в какое разношерстное общество забросила его судьба).
Мы уже миновали деревню и спускались вниз к заливу, когда на неприятно крутом повороте едва не сбили одетого в белый костюм велосипедиста, ехавшего посередине вдоль разграничительной линии. Велосипедист поздно заметил опасность и в панике скатился в засыпанный гравием кювет, где, немного повиляв рулем, ему кое-как удалось остановить свою машину.
По широкой спине и белым брюкам я сразу узнал его. Человек, едва не ставший украшением нашего радиатора, был светилом науки и главным врачом хирургической клиники. Своими смелыми и успешными операциями по пересадке почек Кристер Хаммарстрем вызывал удивление всего медицинского мира. (Путешествуя на Линдо, вы словно перелистываете страницы «Еженедельного журнала» и все время натыкаетесь на какую-нибудь знаменитость.) В данный момент славное лицо знаменитости искажала гримаса бешеного гнева.
— Ага, ты, значит, сторонник Народной партии! — ни к селу ни к городу заорал Министр. — Держишься центра, а чуть что, так в кусты — кидаешься влево! Но у нас в стране, слава богу, правительство решительное и плевать хотело на мнение народа — движение пока правостороннее!
Когда за рулем машины профессор обнаружил соседа, взгляд его черных глаз смягчился и мышцы лица расслабились. Однако даже лишенное выражение злости, его широкое, смуглое, скуластое лицо казалось высеченным из твердого, не поддающегося резцу скульптора дерева. Непроницаемое лицо, оно очень соответствовало облику этого человека. Неожиданно я вспомнил, что, хотя мы встречались с ним почти каждое лето уже многие годы, о его личной жизни и судьбе я знал очень мало. Он всегда избегал слишком личных тем, имя его никогда не всплывало в колонках светской хроники, а в немногочисленных интервью он отвечал только на профессиональные вопросы. Я знал, правда, что несколько лет назад он потерял в автокатастрофе свою жену, когда сам сидел за рулем, и что несчастье случилось на крутом повороте с плохой видимостью, где произошло столкновение с машиной, ехавшей против движения по неправильной полосе. После катастрофы он стал еще более замкнутым и немногословным. Однако, как я вскоре обнаружил, в отличие от других врачей, обсуждать в свободное время медицинские вопросы он не отказывался, и недостатка в темах для разговора мы с ним не испытывали. Будучи узким специалистом в области почечной хирургии, особенной скаредностью на советы он не отличался и охотно консультировал меня, когда я жаловался на пошаливающее сердце или на каверзы, которые устраивал мне желудок. С Хаммарстремом на острове я чувствовал себя много увереннее. Вряд ли даже запасы медицинских лекарств аптеки на улице Эстербюкарл давали большее ощущение безопасности.
Хирург понарошку погрозил нам кулаком, однако от предложения подбросить его до дома отказался, сославшись на то, что ему осталось проехать всего с полкилометра.
