Затем подошел к лежащему на земле надсмотрщику и легонько тронул его носком сверкающего ботфорта. В тишине стало слышно, как тяжело дышит Ваня и тихонько звенит серебряная шпора на ботфорте Беньовского. Надсмотрщик приподнялся, встал на колени и согнул спину, так же покорно подставив ее Беньовскому, как только что подставлял спину ему самому голодный невольник-малагас.
Беньовский раздельно произнес по-французски:
— Посмотри мне в глаза.
Надсмотрщик взглянул как побитая собака.
— Запомни, — продолжил Беньовский, — если ты тронешь Этого раба хоть одним пальцем, я куплю тебя у твоего господина и забью палками. — После этого он повернулся к истекавшему кровью невольнику и спросил: — Как звать тебя?
— Сиави, — ответил тот и добавил: — Королевич бецимисарков.
Беньовский улыбнулся:
— Ну хорошо, ваше величество. Прощайте, но больше постарайтесь не красть фиников, — и, обняв Ваню за плечи, пошел к паланкину.
…Губернатор Дерош принял гостей в своей загородной вилле, называвшейся «Конец света». Вилла стояла сравнительно далеко от города, на берегу моря, среди черных базальтовых скал и потоков застывшей вулканической лавы. Вокруг нее не было ни деревца, ни кустика. Если бы не скалы, в тени которых она пряталась, и не постоянный пассат с моря, на черных камнях, разбросанных возле виллы, можно было бы жарить яичницу.
После пышного великолепия садов и парков Порт-Луи взор успокаивался однообразным пейзажем, диким и величественным.
Огромная вилла губернатора была обставлена с необычайной роскошью. Ваня никогда еще не видел таких больших Зеркал в бронзовых рамах, таких светильников и картин. Под стать убранству дома была и кухня губернатора. Во внутреннем дворике среди диковинной и пышной зелени под белым полотняным тентом, между четырьмя фонтанами, стоял огромный стол, ломившийся под тяжестью блюд. Над столом висели опахала из пальмовых листьев, которые от легкого ветерка медленно раскачивались из стороны в сторону. Кроме того, за спиной каждого из гостей с большими опахалами стояли негры-невольники, а целая вереница желтокожих рабов-малагасов прислуживала за столом, предупреждая малейшее желание гостей и хозяина.
Отведав страсбургских паштетов и запив блюда французской кухни первосортной мадерой и шампанским, Беньовский, Чулошников и Ваня перешли к местным деликатесам. После обжигающего риса с перцем слуги положили на тарелки плоды манго и бананы, а в конце пиршества поднесли дотоле невиданные гигантские груши — авокадо, по вкусу напоминавшие сливки с сахаром.
Дерош на первых порах показался человеком общительным и остроумным. За столом, кроме Беньовского и его спутников, сидел еще один человек — седой сухощавый старик с глазами печальными и умными. Представляя старика, Дерош назвал его аббатом Ротоном. Сначала разговор вращался вокруг экзотических красот острова, затем Беньовский сказал, что особенно сильное впечатление произвел на них большой сад, мимо которого проходил их корабль.
— Вы говорите о ботаническом саде в долине Пампльмус, — вступил в разговор старый аббат. — Его насадил мсье де Сен-Пьер, ученый, приезжавший сюда из Парижа.
Аббат замолчал, о чем-то задумавшись.
— Это был достойный человек, — сказал затем аббат. — Он по-христиански относился к нашим младшим братьям. — И Ротон выразительно взглянул на невольников-негров и малагасов, прислуживавших за столом.
Беньовский, поддерживая разговор, согласился с тем, что далеко не все, как ему кажется, относятся к невольникам по-христиански. И рассказал губернатору и аббату о случае, происшедшем у них на глазах в Таможенном квартале.
Губернатор молча выслушал Беньовского. Видно было, как радушие и веселость медленно сползали с его лица. К концу рассказа перед гостями сидел мрачный человек с жесткой складкой у переносицы и насупленными бровями. Не дослушав Беньовского до конца, Дерош нетерпеливым жестом отослал слуг прочь. В мгновение ока слуги исчезли, и вслед за тем губернатор холодным и недовольным тоном прочел собравшимся лекцию о неграх и белых, о их взаимоотношениях и колониальной политике Франции в Индийском океане.
— Вы видели при входе в гавань французский флаг, — сказал губернатор. — На нем изображены три белые лилии нашего королевского дома. Если бы на флаге должна была красоваться эмблема, символизирующая положение на этих островах, я заменил бы изображение лилий другой триадой: плетью, наручниками и бамбуковой палкой. Именно на этих малопоэтических, но зато чрезвычайно надежных атрибутах держится колониальный порядок. Не скрою, барон, что я очень недоволен вашим поступком, и объясняю его только тем, что вы еще совершенно не знакомы с истинным положением дел на Иль-де- Франсе. Это же обстоятельство делает ваш поступок в значительной мере извинительным, но впредь мне хотелось бы предостеречь вас от подобных действий.
Ваня понял не все из того, что сказал Дерош, но и понятого было достаточно, чтобы сообразить, что Беньовскому нотация хозяина придется не по душе.
— Благодарю вас, господин губернатор, — с нескрываемой издевкой в голосе ответил Дерошу Беньовский, — однако мой жизненный опыт, многолетние странствия и общение с людьми разных наций убеждают меня в обратном тому, о чем вы здесь только что говорили. По моему мнению, всякий человек может рассчитывать получить в ответ от другого человека лишь то, что он сам дает ему. На добро люди отвечают добром, на зло — злом, на насилие — насилием. Таков вечный и неизменный закон природы, и я думаю, что негры и малагасы не исключение из этого правила.
Дерош иронически приподнял брови. Беньовский, как бы не замечая этого, продолжал:
— Всякий человек может и должен требовать уважения к себе, но точно так же должен уважать ближнего, независимо от того, с кем он имеет дело — с простолюдином или дворянином. Каждый человек обязан в действительности признавать достоинство человеческого звания и должен выражать Это уважение по отношению к каждому человеку. И я полагаю, что невольники Маскаренских островов или каких-либо других колоний его величества короля Франции не являются исключением из этого правила.
— Вы поэт, господин барон, — усмехнувшись, ответил Морису Дерош. — Впрочем, за этим столом вы не одиноки, у вас есть, по меньшей мере, еще один единомышленник — наш почтенный аббат Ротон. Просто удивительно, до чего высказанные вами воззрения похожи на его воскресные проповеди! Что же касается меня, офицера и дворянина, то я думаю совсем иначе и смею вас заверить, что эти мои воззрения, так же как и у вас, основаны на немалом, хотя, может быть, и отличном от вашего, жизненном опыте, многолетней деятельности в колониальной администрации и опыте общения… простите, не с людьми, а с малагасами и неграми. А понятия «человек» и «негр», если не увлекаться поэтической категорией равенства, совершенно различны и несопоставимы друг с другом. Я убедился в этом, много лет наблюдая за тысячами попадающих сюда малагасов и негров. Неисчерпаемый резервуар, откуда поступает к нам, на Иль-де-Франс, этот товар — соседняя с нами Африка и остров Мадагаскар. Но в первую очередь — Мадагаскар. Более шестидесяти племен обитает на Мадагаскаре, и я затрудняюсь сказать, какое из них хуже. Все малагасы и негры, населяющие этот огромный остров, — воры, клятвоотступники, убийцы и лжецы. Наше счастье, что каждое из этих племен ненавидит другие племена сильнее, чем французов или португальцев. И я уверен, что сегодня в Таможенной гавани туземного царька бецимисарков избивал какой-нибудь сакалав или сафирубай, а завтра бецимисарк будет также жестоко избивать сакалава. Зная это, мы намеренно не позволяем европейцам работать надсмотрщиками. Зато если черный или желтый надсмотрщик провинится, вешать его непременно будет белый палач. И в то же время хотел бы вас заверить, господа, что жестокие меры, к которым мы прибегаем, чтобы сохранить на островах порядок, не являются порождением чьей-то злой воли, но, к сожалению, представляются нам единственным к тому средством.
Аббат Ротон, выслушав губернатора, обернулся к Беньовскому и тихо спросил его:
— Если я не ошибаюсь, вам довелось читать книги господина Канта?
И когда сильно удивленный Беньовский подтвердил, что Это именно так, Ротон сказал:
— Я и сам отношу себя к числу поклонников этого человека. Я знаком с некоторыми его сочинениями, и когда вы, господин барон, высказали прекрасную мысль о равенстве всех людей и о всеобщей обязанности
