— Зовут! — сказала Катинка.
Они встали и молча пошли по тропинке.
За обедом все развеселились. На сладкое ели пирог и запивали его старым ольборгским портвейном.
Бай сбросил с себя пиджак и каждую минуту повторял:
— Недурно, черт возьми, детки, посидеть в зеленом датском лесу.
На него нашел приступ нежности, и он попытался усадить Катинку к себе на колени. Она стала вырываться.
— Бай! Не надо, Бай! — сказала она. Она побледнела, потом вспыхнула.
— Посторонних стесняемся, — сказал Бай. Наступило молчание. Катинка стала упаковывать корзины. Хус встал.
— А что, если малость прогуляться? — сказал Бай. Он надел пиджак. — Поспособствовать пищеварению.
— Правда, — сказала Катинка. — Погуляйте, пока я уложу корзины.
Бай с Хусом пошли по тропинке. Бай держал шляпу в руке, он разомлел от жары и старого портвейна.
— Видали, Хус, вот вам и брачная жизнь, черт ее дери, — говорил он. — Так оно и бывает, только так. А все остальное, что они там пишут в книгах, насчет брака, добрачного целомудрия и все такое, и потом пичкают нас этим в библиотеках… пустая болтовня… Верность, чистота — затвердили, как старый Линде свой «Отче наш». На словах это выходит красно, есть что развести и на бумаге, но суть-то дела не в том, Хус…
Он остановился, размахивая шляпой перед лицом Хуса.
— Видали, — мне хочется, а Катинке нет… Чудный летний день, закусили на свежем воздухе и хоть бы что — даже не поцелует… Так уж устроены женщины. Никогда не знаешь заранее, что на них найдет. Между нами говоря, Хус, — Бай покачал головой, — мужчине в самом соку приходится порой несладко…
Хус сбивал палкой стебли крапивы. Он размахивал палкой с такой силой, что они обламывались, точно срезанные серпом.
— Вот в чем вся суть, — говорил Бай с глубокомысленным I видом. — Об этом они небось в своих книгах не пишут. Но I между нами, мужчинами, говоря, мы-то знаем, где собака зарыта.
Их окликнула Катинка. Хус крикнул в ответ: «Ау!» — эхо громко разнеслось по лесу.
К Катинке уже вернулось хорошее настроение.
— Наверно, вы не прочь вздремнуть до полудня, — сказала она. Она знает одно местечко — чудесное местечко под большим дубом, — и она пошла вперед, показывая дорогу.
Хус пошел следом за нею. Он стал куковать, подражая: крику кукушки. Бай слышал, как он смеется и пускает трели.:
— Черт возьми, он, оказывается, умеет смеяться, — сказал Бай. — Вот уж не думал.
Немного погодя Бай уже спал под большим дубом лицом вверх, на животе — шляпа.
— Поспите и вы, Хус, — сказала Катинка.
— Хорошо, — сказал Хус. Они сидели по разные стороны дубового ствола.
Катинка сняла соломенную шляпу и прислонилась к стволу головой. Она смотрела вверх на развесистую дубовую крону. Высоко-высоко сквозь зелень, точно золотые капли, пробивались солнечные лучи… а где-то в глубине леса в кустарнике пели птицы.
— Как здесь славно, — прошептала она и склонила голову.
— Да, очень, — прошептал в ответ Хус. Он обхватил руками колени и смотрел вверх на крону дуба.
Было тихо-тихо. Они слышали дыхание Бая; прожужжала мошка, — оба проводили ее глазами до зеленых ветвей; птицы щебетали то совсем близко, то чуть дальше.
— Вы спите? — прошептала Катинка.
— Да, — ответил Хус.
Они снова замолчали. Хус прислушался, потом встал и обошел дуб. Она спала, как ребенок, склонив голову набок и улыбаясь во сне.
Хус долго стоял и смотрел на нее. Потом бесшумно вернулся на свое место и сидел, счастливо улыбаясь, устремив глаза на вершину дуба и охраняя ее сон.
Мария разбудила их громогласным «о-ла-ла!», приглашая пить кофе. Бай уже отоспался, вместе с хмелем улетучилось и его раздражение.
— На свежем воздухе полезно пропустить рюмочку коньяку, — провозгласил он. — Пропустить рюмочку на свежем воздухе.
К рюмочке ему захотелось еще кусочек пирога. Бай не мог пожаловаться на плохой аппетит.
— Отменный пирог, — сказал он.
— Это пирог Хуса, — сказала Катинка.
— Что ж, на здоровье, — сказал Бай, — лишь бы и нам дали полакомиться…
Выпив кофе, снова пустились в путь. Баю надоело править, он поменялся местами с Хусом и пересел на заднее сиденье рядом с Катинкой. Всех клонило в сон — стоял палящий зной, дорога была пыльная. Катинка смотрела на спину Хуса — на его широкий загорелый затылок.
Постоялый двор был забит распряженными повозками. Женщины и девушки, только что сошедшие с сидений, встряхивали и расправляли юбки. Окна погребка были распахнуты настежь, там резались в карты и рекой лился пенистый пунш. В зале, за спущенными занавесками, кто-то бренчал на разбитом рояле «Ах, мой милый Вальдемар».
— Эту песню играет Агнес, — сказала Катинка.
— Соловушки, — сказал Бай. — Вечерком послушаем, как они щебечут.
Проходя, Катинка попыталась заглянуть в окна зала, но рассмотреть ей ничего не удалось.
— Не подглядывать, — сказал Бай. — Вход рядом с кассой…
За занавесками крикливый женский голос выводил: «О мой Шарль!»
— Ой, — сказала Катинка. Она остановилась у окна и кивнула. — Эту тоже… Агнес играет…
— Идем, Тик, — сказал Бай. — Ты держись поближе к Хусу, а я пойду вперед и буду прокладывать дорогу.
— Но мы с ней знаем только первый куплет, — сказала Катинка, она взяла Хуса под руку и продолжала прислушиваться к песенке.
выкрикивала певица.
— В остальных всегда повторяется то нее, что в первом, — сказал Хус.
— Где же вы? — крикнул Бай.
