– А тут и вовсе трагедия. Мило ушел из университета, чтобы брат не попал в семью двоюродного дяди. Они были сиротами, Мило воспитывал Младена. Потом Младен учился, потом на деньги Мило строил дом, чтобы жениться… И Младена застрелили. В первый же день мира. Всю войну Мило берег его, держал подальше от фронта, от выстрелов, и так вот получилось… Ну и теперь его буквально трясет, когда кто вспоминает о Резнике. Его череп он тоже обещал раздавить…
Костас вытер тарелку корочкой хлеба.
– Вы сказали: Резник чуть не убил вас? Где это случилось?
– Все там же, под Главой. Он только одного человека убил в другом месте, – видимо, шел на свою гору и нарвался на постового. Такой, знаете, сказочный дракон, пожирающий всех подходящих близко к его пещере. Может, он был поумнее других, убивал только в районе военных действий. Словно знал, что придется отвечать перед трибуналом в Гааге. А может, попросту… Хотя нет.
– Что нет?
– Я хотел сказать, что и у него были начальники. Только плевать хотел на них этот одинокий волк. В чем-то они с Мило похожи друг на друга… Если не ошибаюсь, это случилось зимой девяносто пятого. Шел снег. Тропы на перевале засыпало, а потом ударил мороз. Наст на сугробах был ледяной, масляный. Идеальные условия для охоты на зверя. Ребята Недича трое суток не спускали глаз с Главы. У них были даже приборы ночного видения. И опять же – пустой номер: гора как мертвая. Дали отмашку колонне с продовольствием. Ну не может человек высидеть трое суток в снегу на таком морозе. Колонна тронулась…
– А он только и ждал этого.
– Вот именно. Поджег четыре машины, убил одиннадцать сопровождающих… После этого пошел слух, что он не человек, а оборотень.
– Он жив? – тихо спросила Йованка.
– А кто его знает, – вздохнул грек. – Мы ведь даже не знаем, кто он, имени его человеческого не знаем… Сорок семь могил оставил он после себя на перевале. Да еще те, кто умер в госпиталях. Раненых и калек я и не считаю…
– Калек, – прошептала Йованка, на какое-то время забывшая, что нужно переводить. Впрочем, я и без нее понял почти все.
– У него был карабин полудюймового калибра. Форменная пушка. Бронебойная пуля из него прошивала насквозь мотор автомашины. Что уж тут говорить о человеке…
Йованка неожиданно встала и, спросив о чем-то Костаса, пошла к дверям, около которых висел плакат Зульфикара Мехчича. Наши с ним глаза встретились. Я пил пиво и смотрел на его светлое, человеколюбивое лицо борца за счастливое будущее своих избирателей.
Из туалета Йованка вернулась заметно просветлевшей.
– А как это у вас с Резником получилось? – спросила она Костаса.
Грек ненадолго задумался.
– Однажды я пошел через перевал. Утром, ранним туманным утром. Я уже был на седловине, когда он начал бабахать. Пуля ударила прямо передо мной, да так, что земля колыхнулась под ногами. Я сразу же остановился. Одну женщину он вот так же предупредил выстрелом, потом проверил ее сумки и отпустил. Судя по звуку выстрела, Резник был совсем рядом, метрах в двухстах. Бежать было бессмысленно. Он положил бы меня первым же выстрелом: по движущимся целям Резник стрелял бесподобно. Стою, жду, на всякий случай прощаюсь с жизнью, с близкими. И тут слышу, что-то звякает, словно железом стучат по железу. Мне даже в голову не пришло, что он сигналит мне. Ну, чтобы уходил я. Должно быть, патронов у него было мало… А я все стою как дурак. Резник, наверное, подумал, что я не слышу, ну и еще разок выстрелил, чуть глаза мне песком не попортил…
– А почему он не окликнул вас? – поинтересовался я. – Утром тихо. В горах голос разносится далеко.
– Я сам задумывался над этим. Думаю, он побоялся, что я не один на перевале. По крику легко вычислить место, где сидит снайпер. Выстрел несравненно громче, но он ведь краткий. А может, горло у него болело. Тоже ничего удивительного: кто знает, сколько дней он сидел в засаде. Выдержкой он и превосходил сербов. Они ведь тоже караулили Резника, но попробуй-ка высиди ночью в горах. Два наших снайпера умерли от воспаления легких, а сколько пообморозилось! И все из-за него, чтоб ему пусто было!.. Пусто было… Бабушка моя так ругалась. У нее это было самое страшное проклятие. Пусто… Как у нас в Боснии после войны… О чем это я? Ах да! До войны он, видимо, был хорошим охотником, тем ведь тоже приходится подолгу сидеть в засаде.
– Почему же он не убил вас? – спросил я без обиняков.
Йованка, покосившись на меня, перевела.
– В округе хорошо знали меня, – усмехнулся Костас. – А если перед войной он захаживал ко мне в подвальчик, пил греческое вино и оно ему нравилось?
– Думаете, он местный?
– Тут у каждого свои соображения. Резник – человек-легенда, если убийцу можно назвать человеком… Был тут один такой до войны, звали его Вук Спахович, лесничий. Жуткий бабник, ни одной юбки не пропускал. Так вот, видели его на Печинаце. Ходили слухи, что у него там был целый гарем… Только я слышал, что он погиб на Султанском мосту.
– Султанский? Где он?
– Его уже нет, сожгли. Да это был небольшой мостик через ущелье, внизу речка. Но тогда была весна, знаете какие у нас, в горах, весной речки? Деревни смывают! Отряд Султана отходил к Печинацу после операции. Подошли к мосту, он тогда по-другому назывался, а с другой стороны подъехал отец Ненад на джипе, с пулеметом, с выпивкой, с полным багажником «калашей». С ним были еще водитель и любовница.
– Любовница, у священника?
– Так люди рассказывают. Будто бы это была бывшая монашка из хорватского Вуковара, вся в черном, с большим крестом на груди. Она с отцом Ненадом не расставалась до самой его смерти, была такая же полоумная, как он. На гармошке играла, песни пела. Они потом так и погибли вместе.
– Откуда он ехал?
– Да, говорят, с крестин. Или с похорон. По-разному говорят. Брат у отца Ненада был большим человеком у Караджича. С этим бешеным попом даже Мило Надич предпочитал не связываться, страшно ругался, когда при нем вспоминали про него… Ну вот, парни Султана уже были на мосту, тут подъехал Ненад с пулеметом, и началось. Он первыми же очередями положил человек двенадцать. Толпа, давка, муслимы побежали назад, а по ним вдогонку уже из трех стволов. Монашка тоже любила пострелять по обрезанным. Человек тридцать осталось на мосту. Больше половины отряда Султана. Он сам чудом не погиб. До вечера шла перестрелка через реку. Потом, когда стемнело, Султан увел своих ниже по течению. В ущелье они спускались по веревке, несколько парней сорвались, двое разбились насмерть. – Грек невесело усмехнулся. – С тех пор у нас анекдот рассказывают. Умирает Султан. Ангелы смерти что-то напутали, отнесли его в христианское чистилище. Справа ангел, слева черт с вилами, на которые мусульман накалывает. «Ты кто такой?» – спрашивает ангел. «Свой, – отвечает Султан, – самый, что ни на есть православный!» – «Ах так, а ну скажи тогда, сколько Божьих заповедей?» – «Одиннадцать», – не задумываясь отвечает Султан. «То есть как одиннадцать?!» – «А десять тех, что в Библии, а одиннадцатая отца Ненада: 'Никогда не ходи через наш сербский мост! Через мост – это на тот свет'». Йованка перевела анекдот, улыбаясь, и даже начала смеяться вместе с нами, но смех ее вдруг оборвался, лицо странно застыло. Перестали смеяться и мы с Костасом.
– Да, вот такие дела, – покачал головой грек. – А Вука Спаховича среди убитых на мосту не было. Я точно знаю.
– И вы думаете, что Резником был он?
Словно очнувшаяся, Йованка перевела.
– Ну как вам сказать… – Костас вздохнул. – Лесничий, хороший охотник, стрелок от Бога. Все вроде бы совпадает. И авантюрист, каких свет не видел. Он поменял веру, принял ислам… Я знал Вука. Он действительно был совершенно помешан на бабах. В самом начале войны сюда, в мою харчевню, зашли несколько парнишек из смешанных семей. Пили и решали, что делать дальше. Спахович встал и на всю залу
