одиночку?
– Нет, Марти, – усмехнулась моя новая знакомая. – Это не тот случай… А с чего ты взял, что она была на панели? Она что-то подцепила?
– В каком смысле? – взорвалась Йованка. К счастью, она тут же взяла себя в руки. – Ах вы об этом! Я проверялась недавно. – Наши взгляды на мгновение встретились. – И раньше, перед выездом в Польшу. Я чистая. Я ничем таким вообще никогда не болела.
Темные, живые глаза всебоснийской Мамы обратились ко мне:
– Ты говорил о фактах, Марти. Что ты имел в виду?
– Драгоценности, – сказал я. – Бриллианты, изумруды… У нее нашли их, когда раздевали перед операцией.
– Где нашли? – быстро спросила Мама.
На щеках Йованки выступил мучительный румянец.
– Ну, там, – прошептала она. – Я сама не поверила, когда мне рассказали…
– Ну вот видишь, Марти, – улыбнулась мне госпожа Хагедушич, – она сама не поверила. И я бы не поверила, если б кто-то из моих девочек получал за работу бриллиантами… Если б в этом месте у нее нашли наркотики, тогда другое дело, я бы не удивилась. Контрабанда шмали – это работа. А драгоценности, Марти, проституткам мужики не дарят, их дарят возлюбленным. У нас, мусульман, женщины любят носить на себе золото, много золота. На шее, в ушах, на груди, на запястьях, но только не в том месте, про которое она сказала. Чем больше золота на женщине, тем дороже она для мужа… У нашего Мехчича бзик по этой части.
– У Зульфикара Мехчича? Он дарил своим женщинам драгоценности? И много женщин было у него?
Мама Хагедушич рассмеялась:
– Люблю поляков, с вами не соскучишься! Сходи на его встречу с избирателями, Марти, задай ему этот вопрос. Представляю, какая физиономия будет у Зука.
– Вы знакомы?
Она перестала улыбаться.
– Мы все знаем друг друга. Босния – небольшая страна, друг мой. А насчет собрания я пошутила. Глупая шутка. Ты лучше не связывайся с Мехчичем.
– Почему? Потому что он – Султан?
– И поэтому тоже.
– Жаль. Очень бы хотелось кое о чем расспросить его.
– Вот как? – Аиша Хагедушич быстро взглянула на меня. – О чем? О тех девочках, которые были у него на Печинаце?… Он вряд ли что-то скажет тебе, Марти. Даже за деньги. А задаром ты схлопочешь по морде от его охранников. В лучшем случае… А с девочками они и вовсе не церемонятся.
– Даже если они мусульманки?
Усмехнувшись, она пожала плечами:
– Мусульманок там, на горе, не было.
Госпожа Хагедушич подошла к столу, на котором стоял компьютер. Похоже, время аудиенции заканчивалось.
– И еще одно, – сказал я. – Ты боснийка, Босния, как ты говоришь, страна маленькая. Может быть, ты слышала про поляка, который увез отсюда красивую девушку…
– А до того соблазнил ее?
Я услышал, как Йованка набрала в легкие воздуха и с шумом выпустила его.
– Они любили друг друга.
Мама Хагедушич снова рассмеялась:
– А ты романтик, Марти. Люблю романтиков. Стихи случайно не пишешь?… Нет, я не слышала о таком случае. Ищи в другом месте, дружок, свой вчерашний день. И спасибо тебе: я давно уже не говорила по- английски. Я даже готова заплатить тебе за доставленное удовольствие. У нас за все принято платить. Как зовут твою девушку?
– Йованка.
– А этот поляк, Йованка, он покупал тебе золото?
– Какое еще золото, зачем? – От щек моей спутницы можно было прикуривать, она с трудом сдерживалась.
– Чтобы отблагодарить тебя, – пояснила несколько удивленная ее реакцией Мама Хагедушич. – Ну вот видишь, Марти, все очень просто: мои девочки даже русским солдатам не дают задаром, я их так приучила, я очень хорошо плачу своим девочкам. – Она ободряюще подмигнула мне. – Можешь успокоиться: твоя Йованка на панели не работала. Но вот что странно… Она ведь не такая уж молодая. Под конец войны ей было лет двадцать пять. В этом возрасте боснийские девушки знают, куда не надо прятать свои драгоценности. Ведь их у нее нашли… Нет, ни в одну схему она у меня не вписывается, Марти. Я тебе дам свою визитку, позвони через пару дней, может, я что-то разузнаю. Только имей в виду, дружок, я редко, очень редко ошибаюсь в людях. Такая уж у меня профессия… – И, ослепительно улыбнувшись, Мама Хагедушич закончила нашу встречу на мажорной ноте: – Гудбай, Марти, чао, до видзенья, холера ясна, пся крев!
Я уже подходил к дверям вслед за Йованкой, когда черт в черных очках – а мы, детективы, как известно, без его помощи не обходимся, – так вот, этот самый персональный мой черт дунул мне в левое ухо, я повернулся и, неожиданно для самого себя, спросил гостеприимную хозяйку особняка:
– А из твоих нынешних девочек, Аиша, на фронте никто не был?
– Ты имеешь в виду у Султана? Кажется, Эмина была, только она… А ну-ка пойдем, Марти.
Слушай, хороший ты парень, а главное, скромный, ненавязчивый.
Мы прошли по коридору до главной лестницы, поднялись на второй этаж, потом по винтовой лесенке на третий под самой крышей. На двери, которую открыла Мама Хагедушич, номера не было.
– Где Эмина? – спросила она заспанную смуглую девочку лет четырнадцати.
– Вчера вечером уехала в Германию, – ответила та по-сербски.
– Тебе не повезло, Марти, крупно не повезло, – сокрушенно вздохнула хозяйка заведения. – Эмина уехала к немецкому жениху. Между прочим, он ей подарил норковое манто, дружок.
– Это ее дочка?
– Дочка? – удивилась наша провожатая. – Они просто жили вместе с Эминой. Ее зовут Сандра.
– Можно мне поговорить с ней?
Мама Хагедушич вздохнула:
– Ну что с тобой поделаешь, Марти. Говори. Я сегодня добрая.
Сандра, успевшая подкрасить губы и сразу же повзрослевшая лет на пять, английского не знала. Переводила Йованка. Я спросил, давно ли Сандра знает Эмину, и она, подумав, ответила, что еще с войны.
– Она у нас старая фронтовая кобылка, – улыбнулась Сандра.
– Старая?
– Ну, ей же было за тридцать пять.
– Она рассказывала тебе о Печинаце?
– О Печинаце?… Один раз ее обстреляли сербы, она побежала и чуть не подорвалась на мине. Там был фронт, она ходила туда. Работы было много, а платили мало. У парней не было денег.
– Как у тебя, Марти, – весело заметила Аиша.
– А другие девочки там были?
– На горе? Не знаю, Эмина ничего не говорила об этом. Там было много гражданских, в лесу, за перевалом… Моя бабка там погибла. И родная сестра. Они больше года прятались от сербов, только ведь от снаряда не спрячешься. – Лицо у Сандры помрачнело. – Я трусиха, я стрельбы боюсь. А Эмина была отчаянная, она ходила на ту гору за перевалом.
– На Главу?
– Я не местная, не знаю, как она называется. Там была деревня, которую сожгли, кажется, Дубовцы или что-то вроде. Эмина там встречалась с Вуком.
– С Вуком Спаховичем, с лесником?
