тебя живьем.
Дюннэ кинула быстрый тревожный взгляд налево, на Ленду. Дебрен не стал рисковать. Он только надеялся, что недоученная, но разбирающаяся в людях бордель-маман не заметила удивления, мелькнувшего на лице девушки.
— Врешь, — неуверенно проговорила она. — Она… Я ее в кулаке держу. А в тебя попаду точно и быстро ножом дорежу. Серебро не серебро, а от дыры во лбу копыта откидывают.
— Да ты глупее, чем я думал. Правильно сделал Сусвок, что морду тебе набил. — Кроме губ, у нее еще был подбит глаз (к сожалению, левый — чтобы прицелиться как следует, он и не нужен), осталось немного поменьше волос и распухло ухо. — А если даже и попадешь, то что толку? Ленда держит тебя в кулаке крепче, чем ты ее. А обоих нас не застрелишь. Даже серебряной пулей.
— Хрен она держит, а не меня! Это? — Дюннэ указала на останки Унеборги. — Скажу, что не я, а она так подружку уделала. А может, и больше, чем просто подружку. Кто знает, чем они там вдвоем занимались, в комнате запершись? Уж конечно, ничем приличным, как мужчина с женщиной. Разврат распутный, тьфу! Сусвок знает, что ни та, ни другая с мужиками в постель идти не хотела, знает хорошо! Кому, думаете, он поверит? Этой сластолюбице, которая с другой такой же лижется, или мне, честно по-божьему любовью с мужчинами занимающейся, да еще и бордель ему содержащей?
Она победно осклабилась, показав немного прореженные честной работой зубы. Подняла самострел, уперла в плечо. Оружие было легкое, спортивное, даже если его заряжали болтом, не очень-то пригодное на войне против кольчуг. Но магун стоял близко, и кольчуги на нем не было.
— Хорошо, что ты до этого додумалась, — холодно усмехнулся он. — Потому что относительно некрофилии ты права: Сусвок не был бы уверен.
Что-то завибрировало в воздухе. Дебрен надеялся, что не от скрежета зубов девушки.
— Но есть кое-что значительно хуже, — добавил он. — За грешные похоти Сусвок избивает, раскаленные иглы в различные маловидимые места вбивает, однако не убивает. Другое дело, если его кто- то… Впрочем, пусть лучше Ленда закончит. Только покороче, я тороплюсь. Три слова, Ленда. Дюннэ поймет. И аккуратненько выметется отсюда за дверь.
— Селедка, — сказала Ленда с мутной усмешкой. — И чеснок, Дюннэ. А к тому еще… А к тому же еще и макре… мальверь… марель… А, черт, повсюду чужеземные слова понатыкали, словно собственных недостает. Злодейство, по-нашему. Это тебе о чем-нибудь говорит, старая труба? Вижу, говорит. И чего ж ты так хрипишь, как она? Труба, значит?
Дебрен хотел сказать, что хрипит не Дюннэ, хоть это было бы полуправдой, потому что и у нее волосы начали вставать дыбом. Но по сравнению с тем, что вибрировало в воздухе, это был пустяк. Воздух вдруг стал густым от пыли и электризации.
— На пол! — крикнул он. Слишком поздно: что-то чавкнуло, на мгновение потемнело — это вихрь жара сбил языки пламени с половины свечей, а остальные погасил. По каменному своду потолка разлилось бледное размазанное пятно свечения. Пахнуло магией и чем-то кислым, мерзопакостным.
— А-а-а! — взвыла Дюннэ. И нажала на спуск. Дебрен уже на коленях успел заметить, как Ленда переламывается от неожиданного удара, падает на ложе с такой силой, что у него стиснуло желудок, замерло сердце.
— Прекрати, хватит! Здесь же люди! Прекрати! — Только невозможность вздохнуть дала ему понять, что кричит он сам. Он, магун. Профессионал.
Дюннэ, втиснутая в угол с бесполезным самострелом в руке, лишь пищала, как крыса, прижатая башмаком.
Было жарко. Чудовищно жарко, правда, лишь мгновениями, словно кто-то подвижным языком огня проводил по лицу. Изумительные медно-рыжие волосы Унеборги поднялись дыбом, устремившись к пятну на потолке и потянув за собой голову умершей.
— Ленда?!
Молчание. Тишина и перепуганный топоток крысиных лапок где-то внутри стен.
— Княжна, с тобой… ничего?
Он получил пылью по глазам, стиснул веки. Его тут же ударило пламенем, ошпарило, он почувствовал запах подпаленных ресниц и бровей. Кто-то покрикивал наверху и ближе, в подвалах, однако все перекрывал вой Дюннэ.
— Кара Божья, кара Божья… Я только присматриваю… Махрусе милосердный, меня не надо… Не-е-ет!
Ленда стонала, задыхалась.
— Прекращай, мерзавец! — Дебрен ползал вокруг ложа на коленях, моргая слезящимися глазами и лихорадочно отыскивая нужное заклинание. «Первый Принцип, курсант Дебрен? Минимум усилий. Тогда зачем же ты сначала оглушил эту лягушку? Одной мыслью, с трех шагов? Ты должен был ее рассечь, юноша, только рассечь. Ей больно? Подожди, когда с тебя блокаду снимут, сопляк глупый, ты увидишь, что сделал со своим мозгом и что значит страдать. Ну, пошел, пока можешь. Обратись к мэтру аптекарю и скажи, какой ты номер выкинул. Курсант Трапенакис, поскольку ты скальпелем в стену угодил и инструмент сломал, перестань симулировать творческий запал и отведи коллегу. А вы — за дело, курсанты, за дело. Стоя и по-дурному скаля зубы, вы даже ярмарочными фокусниками не станете. Иди уж, Дебрен, иди. И на будущее не забывай о Первом Принципе».
Унеборга уже сидела на ложе, подобно кукле, которую потянули за прикрепленный к затылку шнурок. Платок сполз окончательно, обнажив груди. Прекрасные. Вся она была прекрасна, даже теперь. Ярость, вздымающаяся в Дебрене при каждом ударе сердца и откладываемая на потом, неожиданно вспыхнула во всю силу.
— Ты сам этого хотел, — крикнул он.
Труп, получивший резкий толчок силы, медленно кувыркнулся в воздухе. Дюннэ рванула лифчик, разорвала платье, обнажив ребра и увядшую грудь. Сорванным с шеи медальоном Махрусова кольца, который она держала обеими руками, заслонилась от дьявола. Магун начал скандировать заклинание, не обращая внимания на сворачивающиеся от жара паутинки, начавший тлеть платок и плавящиеся на глазах свечи. Он полз на коленях за ложе, к Ленде. Нарушая Первый Принцип. Впервые с тех пор, как покинул стены Академии.
— Что здесь так… — Кто-то резко остановился на пороге, словно получив обухом по голове. Кто-то в черном кафтане и с кольцом на груди, однако же задолжавший городскому суду Виеки гривну с гаком. Единственное, что было надето на советнике Сусвоке, это кафтан, подвернутый и заткнутый за пояс. Вероятно, советника оторвали от чего-то приятного. Дебрен не был уверен. Тень, которую он уловил краем глаза и которая выступала из тени владельца, как обрубок ветки из столба в комнате наверху, могла быть просто тенью инструмента. Чего-то, что советник стискивал в кулаке. Чего-то металлического.
Тело Унеборги, покачивая грудями и слегка подскакивая, прильнуло ягодицами к своду. Свечение, сочившееся из камней, изменило цвет, покраснело. Дебрен скандировал заклинание, задрав голову и глядя на дрожащую карикатуру человеческого лица. Оно расплывалось, изламывалось на неровностях, но не настолько, чтобы скрыть россыпь щербинок, чернь и бешенство глаз, блеск слюны. Что-то несколько раз капнуло на дымящийся платок, зашипело. У Дюннэ перехватило дыхание, и она умолкла.
— Безбожные свиньи, — прохрипел Сусвок, хватая висящий на поясе кинжал и попутно непроизвольно освобождая полу кафтана, чтобы прикрыть наготу. — Под моей крышей… Я вас… Что ты вытворяешь с этой трухой, скотина? Чтоб ты ослеп!
— Убей! — пискнула Дюннэ. — Скорее, пока он ничего не сказал. Перережь ему глотку.
Дебрен выругался. Мысленно. Вслух не мог — он заканчивал заклинание. И оглядываться ему тоже было нельзя. Не сейчас.
Небольшой смерч пронесся по подвальчику. Опрыскал чем-то липким, ударил огнем. Яркое, как молния, пламя пронзило Унеборгу, вошло между ягодицами, выплеснулось через рот и ноздри. Глаза, которых Дебрен до того ни разу не видел и больше уже видеть не мог, полыхнули бронзой из-под накрашенных ресниц и лопнули. Левый взорвался с отвратительным шмяком, правый растекся по лбу, впитался в кроваво-красные волосы. Остатки силы угодили в ножку ложа, ту, что была ближе к магуну. Он непроизвольно отклонился. Ножка с треском подломилась.
Кинжал, ворча, промчался мимо него. Ложе осело, задымилось. Потолок рассеивал тысячи липких
