подвязанный за ноги крупный козлик.
Дебрен приостановился. Он многое бы отдал за третий глаз в обвязанном разорванным рукавом затылке и возможность проверить, что находится позади. От этого зависел выбор тактики. Нет, черт побери, не тактики – стратегии. Он чувствовал, даже был уверен, что на чашах весов сейчас лежит не успех или поражение в какой-то второстепенной стычке, а вся его жизнь. Возможно, он сбежал бы от этой пары. Бегство было лучшим выходом из ловушки. Но бежать он мог, только будучи уверен, что они не заметили Ленды. Потому что если вместо того, чтобы бежать за ним, они побежали бы к ней…
Нет. Риск слишком велик, даже будь у него третий глаз. Он шел с приклеившейся к губам одеревеневшей улыбкой и изо всех сил продолжал тереть шнур острием топора. Топорище качалось, словно мачта попавшего в шторм корабля, вдобавок здорово расшатанная, но с этим он ничего поделать не мог. Будь у него свободны руки, он мог бы попытаться пустить в ход чары и здорово их испугать. Но, поскольку руки были под мышками, он был осужден на роль жертвы.
– Слава Махрусу Избавителю, – бросил вполголоса высокий. Он, видимо, был смолокуром, потому что вся его одежда поблескивала черными жирными пятнами, а большая часть короткой бороды свисала жесткими, толстыми сосульками. Маленькие, спрятавшиеся в складках красных век глаза нервно бегали по сторонам, искали, нюхали. Он делал то же, что и Дебрен: проверял, нет ли рядом еще чужаков, не выплюнет ли лес кучу вооруженных, притаившихся в заснеженных зарослях врагов.
– Слава. Приветствую вас, добрые люди. – Дебрен остановился, решив, что, отходя дальше, он Ленде не поможет, а себе уж точно навредит. – Куда эта дорога ведет?
– Никакой дороги тут нет, – заметил с легким удивлением задний. На деревенского мудреца он не походил, хотя, несомненно, был сельским жителем. Как и высокий смолокур, он был одет в усеянные множеством латок испачканные штаны, от первоначального слоя которых уже мало что осталось, в мешковатую куртку, тоже обильно залатанную, и огромные лапти вместо башмаков. Дебрен не удивился, видя тупые верхние концы висящих за спинами жердей. За доброе острие копья можно было купить не меньше трех наборов таких убогих лохмотьев.
Радоваться этому или нет – он не знал.
– Неплохой козлик. – Он говорил громко не только потому, что их разделяло несколько шагов. Громкий голос обычно ассоциируется с уверенностью в себе, силой и властью.
– Какой козлик? – гораздо тише спросил смолокур. Дебрен понял, что нет никакой надобности кричать, одеваться в кунью шубу и позвякивать рыцарскими доспехами, чтобы как следует напугать кого надо. – Ты видишь здесь какого-нибудь козлика, Мучек?
– Так мы ж его на жерди тащим, – удивился парень.
– А тяжела же эта жердь, хоть и пуста, – проявил большую сообразительность Дебрен, все еще продолжая тереть топором по боку, правда, не столь энергично. Сейчас, когда он стоял, трудно было объяснить странный танец топорища. – Небось мучаешься, стоя здесь и держа ее без пользы. Так что не смею задерживать. Идите своей дорогой, пока у вас плечи не занемели.
Он старался говорить полуравнодушно-полупредостерегающе. Бывалый человек понял бы, в чем дело, но относительно поведения этих двух имелась масса сомнений.
– Ну, не говорил ли я, чтобы на месте выпотрошить? – задиристо бросил Мучек, тот, что поменьше и потощее, которому, вероятно, труднее было таскать животное по чащобам. – И верно, руки не чувствую.
– Ну так передохнем малость, – буркнул смолокур и ловко освободился от груза, уложив козла на снег. Он уже не рыскал взглядом по округе. Светским человеком его, пожалуй, назвать было нельзя, зато он знал и горные леса, и царящие в них обычаи. Знал, чего опасаться, шатаясь по бездорожью с мертвым, но не окровавленным животным, с шеи которого все еще свисала проволочная петля. Знал тактику лесников и уже, пожалуй, понимал, что такой человек, как Дебрен, совершенно не придерживается их тактики. – Не повредит. И поболтать тоже можно. А вы спешите?
– Я? Нет, не спешу, – ответил, не отклонившись от истины, магун. Он концентрировался, накапливая энергию для колдовства, тер острием узлы и искал аргументы. Игра па затяжку его устраивала больше.
– Нет? Странно. Вы голый под тулупом, вас трясет так, что топорище словно хвост дергается… Даю голову на отсечение, что вы замерзли и домой спешите.
– Видимость обманчива, господин смолокур.
– Ты меня знаешь? – Дылда сощурил и без того узкие глаза.
Дебрен с отчаянием мысленно вздохнул. И этого тоже здешним мудрецом не назовешь. Зато он был по- крестьянски хитер прямой, как дубовая палка, хитростью и, несмотря на эту прямоту, во многих ситуациях так же эффективен, как палка. Скверно. С любителями простых решений обычно трудно бывает договориться.
– Откуда бы? – небрежно пожал он плечами. – Я не здешний. Да и на лица у меня памяти нет. Десять раз человека встречаю, а при одиннадцатом не узнаю. Прямо стыдобища какая-то.
– Но ты назвал меня смолокуром, – упрямо сказал высокий. – А в нашей округе смолокуров мало. Господин князь всюду национальных парков нагородил, так его растак. Природу охраняет, чтобы она княжество от Морвака защищала.
– С экологами одни неприятности для приличного работяги, – согласился с притворным сочувствием Дебрен. Сейчас он не возражал бы, если б на бельницком троне воссел эколог-экстремист, который, защищая леса, поперевешал бы всех смолокуров и приказал перестрелять из арбалетов всех браконьеров еще до того, как они войдут в лес. – Могу поспорить, что вы не очень-то жалуете своего владыку.
– А на что поспоришь? – хитро подхватил смолокур. – Что у тебя там под мышкой?
– Ничего, – холодно бросил Дебрен. – Руки грею.
– А палка? Не от топора ли?
– Может, и от топора.
– Не прочь бы взглянуть. – Дылда, почесывая промежность, медленно направился к нему. – При нашей специальности, соображаешь, человек интересуется всеми инструментами, полезными в лесу.
Второй, придурковатый, по-прежнему стоял около козла. Но не только поэтому Дебрен решил не отступать. Если уж предстоит стычка, то, конечно, лучше, чтобы противники находились в двух разных местах, однако еще лучше было бы до стычки не доводить. А отступая, никто никогда не отбивал у наступающего желания нападать.
Несмотря ни на что, решение было нелегким. Бок под тулупом кровоточил, острие топора, казалось, так и скрипит по ребрам. Болело страшно, несмотря на легкую блокаду. Но все равно рано или поздно ему придется оставить в покое этот чертов шпагат. Отступая, он выиграл бы немного времени, а это могло бы помочь сохранить жизнь.
– Стойте там, где стоите, господин смолокур, – сказал он громко и сухо. – А еще лучше – забирайте свою пустую жердь и отправляйтесь домой. Так всем будет лучше.
Рука дылды уже поднялась выше, к поясу и ножнам. По идее, этим и следовало бы ограничиться, но тут смолокуру подумалось, что острие топора длиннее клинка его ножа, а его владелец не очень наивен. Смолокур остановился, заколебавшись.
– Глянь-кось! – неожиданно закричал возбужденный Мучек. – У него по порткам кровь течет!
Дебрена замутило больше от безнадеги, чем от боли или слабости. Теоретически он все еще мог торговаться. Но в тряпках крестьянина среднего на вид достатка шансы у него были невелики. Богато одетых частенько брали в плен, надеясь на выкуп, хоть и богатые обычно тоже скверно кончали, особенно если вместо профессиональных убийц или мародеров попадали в огрубевшие от сохи и вил мужицкие лапы. Крестьяне были любителями, не могли похвалиться ни воображением, ни навыками, поэтому, как правило, довольствовались тем, что снимали с трупа. Те, что поразумней, могли решить, что купец, дворянин или ремесленник для семьи дороже, чем то, что на нем надето, но даже и эти не строили бы далекоидущих планов, связанных с личностью голодранца без рубахи, пояса и кошеля.
Смолокур оставил нож в покое, потянулся выше и стащил со спины палку длиной в пять стоп. Может, у нее и не было острия, зато тяжестью она не уступала копью, причем хорошо окованному. Она была толще топорища Дебрена и наверняка опасна в сильных руках. Даже не обязательно ловких.
– Ништяк, – радостно заявил смолокур. – Кровь застынет. Гони сюда с палкой, Мучек. Обойдем его с двух сторон.
