– Ты жива, – сказал он.
Она поморщилась, сунула руку под капюшон, вытащила снег. Поморщилась еще сильней и опустилась на правое колено. Левую ногу, выпрямленную, отставила вбок. Возможно, поэтому уперлась рукой в грудь Дебрену. Трудно удерживаться в таком положении, пользуясь только ногами.
– Что, собственно, произошло? – процедила она сквозь зубы.
– Начал не я. Браконьеры. Они бы нас убили. За браконьерство вешают, а я их видел в лицо.
– Я не о них говорю. Спрашиваю, что ты со мной сделал. Нуда. Он успел забыть, но Ленде могло казаться, будто они всего несколько мгновений назад пытались убить друг друга.
– Не знаю, – бросил он по возможности небрежно. – Я хотел послать гангарин, получилось черт знает что. Не хочешь признать, что ты мутантка? Не надо. Изволь. Вопросами я тебя мучить не стану. Только прошу: не делай из меня дурака. Черт с ними, с видимостями. Ты такая же нормальная девка, как я трехглавый дракон.
– Я не об этом, – сказала она тихо.
– А о чем?
– Ты что-нибудь делал с моей головой?
Дебрен сел. Он был еще слаб, но в этой слабости ощущалась какая-то странная легкость. Они выжили. Оба. Наверное, поэтому. Еще никогда облегчение не было таким сладким. Интересно.
– Я боялся за тебя, – пояснил он. – Глядел, не сломалось ли у тебя что.
– Зубы проверял? – Она провела большим пальцем по губам.
Он понял. Немного удивился, но страха у него в запасе оставалось не больше, чем сил. Поэтому сделал то, чего не отважился бы сделать еще пару бусинок назад. Ответил:
– Ах. это. Я тебя только поцеловал.
Значит, тогда она не полностью сознание потеряла, коли что-то запомнила. Но и до полного сознания ей тоже было еще далеко. Иначе бы ее голубые глаза не расширились сейчас настолько.
– Что сделал?! – Она отдернула руку с его груди и тут же покачнулась. – Ты сдурел?
– Именно.
– Ты не иначе как извращенец. – Она недоверчиво вглядывалась в него.
– Так уж сразу и извращенец… Сусвок, вот он занимался запретной любовью.
– Дебрен… – Она замялась, но только на мгновение. – Я выгляжу чудовищно.
– Так уж сразу и чудовищно… Что-то чудовищное в тебе есть, не возражаю, но не во внешности. Впрочем, не стану обманывать: когда мы познакомились, ты была покрасивее. Но так всегда было, есть и, вероятно, будет. Женщина с возрастом не хорошеет, а дурнеет. Ну и что? Некоторым мужьям старые жены красавицами кажутся.
– А я уже начинала тебе верить, – сказала она с упреком. – Во что ты играешь, врун паршивый? То, что убивать меня не собираешься, это видно. – Она глянула на все еще пылающий труп смолокура. – Ну так что? Платят только за живую? Или ты только как кошка с мышкой играешь?
– Ленда, подумай хоть немного, прежде чем говорить. Я на полпути к креслу заместителя главного телепортовика. Знаешь, сколько такой заместитель ежегодно получает? А за тебя, ты не обижайся, больше пары талеров никто не даст. Подумай: кто ты такая? Наемница, вышибала в третьеразрядном борделе, пусть даже и заместительница мамы Дюннэ. Ну и что с того? Даже если б ты крепко кому-нибудь досадила, серьезной награды за тебя б все равно не дали, потому что ты примитивная баба, а закон запрещает за простых изгнанников золотом платить. И вообще завышенные награды назначать.
– За разбойника обещают столько серебра отвалить, сколько сам Енощик весит.
– Потому что Енощик скорее диверсант, чем приличный разбойник, и больше против феодальной системы горланит.
Так что он – политический преступник, а к таким относятся совершенно иначе. Я уж не говорю, что он мужчина, а то ты совсем комплексовать начнешь.
– А иди ты, – буркнула она и встала.
Дебрен еще немного посидел, наблюдая, как Ленда, хромая сильнее, чем раньше, осматривает поле боя, поднимает топор, весь черный, закопченный, с настолько обглоданным огнем топорищем, что металл ездит по нему от конца к концу. Смотрел, как она, помогая себе острием, ловко сдирает шкуру с козла и вырезает кусок мяса из обнаженного бедра. Она сознательно не глядела на него, к тому же еще и спешила. Облепленная снегом рубаха то и дело прилипала к телу, ей должно было быть очень холодно, но она ухитрялась не обращать внимания на нехватку одежды. Пока не потеряла портянки.
Села, чтобы намотать их, и только тогда зло глянула на Дебрена. В ее лице что-то дрогнуло.
– Господи. ' Да у тебя весь бок в крови. – Она начала подниматься.
– Ерунда. – Он удержал ее жестом и сам встал на ноги. – Немного поцарапался, пока узлы резал. Теперь уже не кровоточит.
– Я развязала бы, – сказала она с легким укором. – Там, в землянке, когда ты меня заклинанием ударил, я как раз собиралась… Ты небось думал, что я тебя по башке топором хватану? Поэтому и наколодовал?
Он криво улыбнулся, кивнул:
– Сплошные несчастья из-за недоверия. Мы чуть было не пришибли друг друга. А у тебя, – он указал на следы башмаков Мучека, – и одежка сбежала. Если б ты меня не связывала, то мне и сжигать никого живьем не пришлось бы, и одежды у нас было бы в три раза больше, чем сейчас.
– В два, – поправила она, затягивая узел на грязной, а теперь и совершенно размокшей от снега тряпке. – Ты Ганусовой одежды не учел.
Она встала, помогая себе обгоревшим топорищем. Подошла к догорающему, шипящему собственным жиром трупу смолокура. И немного ошарашила Дебрена, бросив кусок козлятины в самый большой огонь.
– Что? – сверкнула она волчьей улыбкой. – Обалдел? Что тебя задело? Поварское искусство мэтрессы Брангго или подсчеты?
– Подсчеты, – сказал он, подумав. – Как бы там ни было, мы убьем Гануса, забрав его одежду. А он – пожилой человек.
– Ты не видел, что этот пожилой человек сделал с молодыми, которые на веретене летели. Хоть нас и рассыпало, но я успела наглядеться. У девочки, которая сидела передо мной, глаза выгорели. Вот так. – Она щелкнула пальцами. – Гляжу, а она летит, воет, и по щекам течет какой-то шипящий студень.
– Думаю, он ни о чем не знал, – проворчал Дебрен. – Это Бамбош вступил с бельничанами в какие-то закулисные переговоры. Ганус – мастер магии, а не какой-то задрипанный заклинатель. Он не врезал бы веретеном в крышу собственного дома, если б собирался вас убить. Его не случайно назначили станционным.
Ленда, пользуясь топорищем, вытянула из огня нож смолокура. Сунула в снег, чтобы остудить.
– Не случайно, – согласилась она, сплюнув, – такой станционный большие деньги берет. Зато, чтобы у пассажиров волос с головы не упал. А у меня упали все, и не только с головы. Четверть сотни талеров уплатила, мой двухлетний заработок у Дюннэ. А что за это купила, видишь сам. Люди, увидев меня, блевать начнут и детей уродиной пугать. Так что не жди, чтобы я ради этого деда одежду оставила и в одной рубашке бегать начала. Тем более не ожидай ты. Потому что этот свободный от снега склон, – она указала на тянущиеся до самой землянки следы, – твоя работа. Я хотела переждать в укрытии. Под землей, даже втроем, мы б как-нибудь перетерпели. А теперь я вынуждена идти, потому что этой тропы и слепой не проморгает. Так что выбор у меня простой: либо замерзну по дороге, либо у Гануса одежду заберу. Мстить я не собираюсь, но из нас двоих он больше виноват. Если б как следует занимался тем, чем ему положено…
– А что с Ганусом?
Она перевернула кусок мяса другой стороной. Из-за черноты и огня начинали проступать желтоватые ребра трупа. Дебрен старался не смотреть на то, что еще недавно было лицом смолокура.
– Разум велел прихватить его с собой. Голый – не голый, на несколько клепсидр заменил бы мне больную ногу. А будучи чудовищем, я могла бы еще и теплой крови напиться, когда он уже совсем окочерыжится.
– Еще можно кожу содрать и сварганить себе нижнее белье, – подсказал Дебрен. – Знаю я эти
