наш народ единым, каким он был прежде. А после этого мы двинемся в Майсир, чтобы принести в эту страну порядок и стабильность.
– Дамастес, я предлагаю тебе королевство! – Наконец-то он перешел на свой обычный покровительственный тон. – Я хочу, чтобы ты управлял Майсиром, чтобы твой род вошел в историю как первая законная королевская династия этой варварской страны отныне и до скончания времен. Я знаю тебя, и знаю, что ты единственный человек, способный привести майсирцев к миру и единству.
– Я думаю, что вы кое о чем забываете, – сказал я. – Мы были побеждены не королем Байраном, а более мощными силами. Да, короля Байрана больше нет, но король Зима и король Крестьянин все так же владеют той землей.
– Ха! – воскликнул Тенедос. – Тогда мы были, можно сказать, девственниками, но теперь хорошо знаем всю силу нашего врага, и если проблема ясна, значит, она может быть разрешена. Дамастес, перестань разговаривать неудачными каламбурами. Ты только представь, что я тебе предлагаю! Бессмертие! Величайшую власть! И подумай о том, что ждет нашу Нумантию!
На несколько мгновений я ощутил потрясение, вообразив тысячи и тысячи лиг, которые могли бы стать моими. Я получил бы возможность управлять империей по своему разумению, пусть иногда и сурово. В любом случае я оказался бы более милостивым королем, чем все властители, которых Майсир видел на протяжении своей истории. Мое королевство под…
– В этом случае вы, конечно, были бы моим сюзереном… – медленно проговорил я.
Тенедос согласно кивнул:
– В какой-то степени – да. Майсир и Нумантия должны держаться вместе, поскольку в мире имеются другие короли и другие королевства, о которых я узнал при помощи своей магии, короли, обладающие великим могуществом и питающие в сердцах такую страшную злобу, какой не может даже представить себе ни один нумантиец. Да, ты был бы моим вассалом, но вовсе не в том смысле, который обычно подразумевает такая зависимость, а лишь в самых важных вопросах. На деле ты правил бы практически самодержавно. Вряд ли мне взбрело в голову впустую тратить время на то, чтобы вмешиваться в твои дела и одобрять или отменять твои решения.
– Но вы все же делали это, пока я находился в Каллио, – напомнил я ему.
– Я заблуждался, – неохотно признался он. – Я был очень зол и не желал думать. Но с тех пор я понял свои ошибки и переменился.
Ну же, Дамастес! Посмотри вокруг. Есть ли в этой пустыне хоть что-нибудь такое, за что стоило бы сражаться? Почему бы нам совместными усилиями не объединить Нумантию и не покончить с этой бессмысленной резней? Да, ничего уже не будет таким, как было прежде, во время нашего наивысшего взлета, но, несомненно, настанут еще более великолепные и славные времена.
Ты не доверяешь мне… по крайней мере сейчас. Но когда ты будешь сидеть на своем собственном троне в Джарре, ты признаешь, что это было временное заблуждение. Кроме того, когда нас будут разделять тысячи лиг, так ли много станет значить доверие или недоверие? Конечно же, я не стану посылать армии через пустыни из-за каких-нибудь мелких разногласий, а ничего более серьезного между нами я не ожидаю. Вспомни, сколько лет мы управляли… Да, я говорю «мы», ибо ты участвовал в разработке и проведении моей политики, во всех моих деяниях в куда большей степени, чем кто-либо другой, кроме меня самого. Почему бы тебе в конце концов не услышать это признание, не принять эту великую честь?
Я почти физически ощущал, как его воля, возможно его магия, накатывалась на меня. Я начал что-то говорить, остановился и задумался, а его глаза в это время обжигали меня яростным огнем. В конце концов я собрался с мыслями и, очень тщательно подбирая слова, сказал то, что должен был сказать.
Тенедос поджал губы, а к его лицу прилила кровь ярости.
– Что ж, – чуть ли не взвизгнул он. – Ладно, ладно! Ты изменил, предал своего законного императора. Да будет так! Дамастес а'Симабу, ты совершал в своей жизни много ошибок. Но эта была самой худшей и непоправимой, этой ошибкой ты обрек на гибель и себя, и тех безумцев, которые имели глупость пойти за тобой. Ты не пожелал принять мою протянутую руку, отказался от предложенного мною мира. Так пусть будет война, безжалостная, непримиримая война до тех пор, пока один из нас, ты или я, не вернется на Колесо. Но я обещаю тебе, что не меня Сайонджи первой примет в свои объятия!
Вздыбив лошадь, он развернул ее и галопом погнал к своим позициям. Копыта гулко стучали по твердой, подсохшей земле.
Я тоже поехал назад, туда, где ждали Синаит и Симея.
– Вы слышали?
– Нет, – ответила Синаит. – Мне показалось, что у вас с императором приватный разговор.
– А я не столь щепетильна, – твердо сказала Симея. – Я подслушивала изо всех сил. Дамастес, если ты позволишь, я расскажу Синаит, о чем у вас шла речь.
– Я не только позволяю, – ответил я, – но и хочу, чтобы это стало известно твоим Товиети и всей армии.
– Отлично! – воскликнула она. – Я рассчитывала, что ты скажешь именно так. Если все узнают, что ты только что отказался от короны, это прибавит армии силы в бою.
Глаза Синаит округлились.
– Это вовсе не так патетично, – сказал я. – Имея дело с Тенедосом, я, доведись мне выбирать между семью дюймами стали под ребра и золотым обручем на лысине, предпочел бы сталь. Но не будем задерживаться. Нам предстоит сражение, так будем драться. Я по горло сыт этим колдуном и его словесными выкрутасами.
20
ВОИНЫ САЙОНДЖИ
Будь это одно из тех сражений, которые можно выиграть или проиграть, да еще если бы я до сих пор оставался первым трибуном Тенедоса, я предпочел бы оставаться на месте и дожидаться, пока противник не обрушится на меня. У мятежников – моей армии – была плохо налажена связь, куда хуже, чем у Тенедоса, а численностью мы лишь незначительно превосходили врагов.
