Девушка, которую назвали Линтон, остановилась.
– Вы сможете заплатить? – послушно спросила она. Я порылся во внутреннем кармане куртки, вытащил несколько медяшек, а затем неохотно, как и подобает страннику, демонстрирующему все свое достояние, извлек пару серебряных монет.
Обе шлюхи постарше явно удивились.
– Знаете, – сказала первая из них, – раз уж у вас есть такие деньги, то вы можете взять двоих из нас… а то и всех трех. Ежели пожелаете добавить еще одну монетку к этим двум.
– Не, – вяло ответил я. – Я не из тех парней, которым нравится так веселиться. Мне нужно самую малость: кто-нибудь, чтобы согреть мне постель, да еще, пожалуй, маленько пожрать.
– У меня есть подходящее место, – с легким нетерпением в голосе сказала Линтон. – И, если хотите, мы можем по дороге зайти к бакалейщику. – В отличие от своих подружек, она говорила заметно культурнее.
– Зайдем, – согласился я.
– Молодым везет, – пробормотала вторая из женщин. – Может быть, нам тоже повезет, и мы найдем интересных господ.
Я одной рукой обхватил Линтон за плечи; в первый момент она невольно напряглась, но затем пересилила себя и послушно прижалась ко мне. Мы пошли навстречу стражникам, а они лишь мельком окинули нас взглядами, когда мы с ними поравнялись. Неизвестно, кого они искали, но дурно одетый человек в компании местной гулящей девицы нисколько их не заинтересовал.
Мы миновали два квартала, и девушка остановилась возле бакалейной витрины.
– Это лучшая лавка в округе, – сказала она. – Или, может быть, вы хотите найти что-нибудь подешевле?
– Это мне годится, – ответил я, покупая хлеб (он оказался настолько свежим, что я, казалось, мог бы по запаху найти печь, где его испекли), немного копченой колбасы, пару кусков сыра различных сортов, свежие помидоры с огурцами и хорошее оливковое масло – все то, что хотя и редко, но попадало в мою тюрьму на острове.
– Вы забыли вино, – удивленно заметила девушка.
– Я не пью, – ответил я, и это была чистая правда, поскольку алкоголь всегда оказывал на меня одно и то же воздействие: лишал меня сообразительности, заставлял совершать дурацкие поступки, а по утрам я больше всего желал покончить с собой и с трудом терпел муки до тех пор, пока мне не становилось лучше.
К груде покупок я добавил мыло и зубную щетку и расплатился, не позволив ни Линтон, ни лавочнику заметить мое золото. Мы вышли на улицу, миновали еще несколько кварталов и дошли до довольно внушительного здания, которое, похоже, сохранилось гораздо лучше, чем соседние дома. Миновав три марша лестницы, мы оказались на площадке, на которую выходили только три двери, из чего я сделал вывод, что некогда этот дом принадлежал весьма состоятельным жильцам. Девушка постучала в одну из дверей два раза, а затем еще три.
– Здесь полно воров, – объяснила она.
Дверь открыл немолодой мужчина с седыми щетинистыми усами. Он взглянул на меня, крепко стиснул зубы и быстро отвел взгляд.
Я был рад, что он не стал меня рассматривать, так как узнал его. Это был домициус Берда – я не мог вспомнить его первое имя, – командовавший пехотным полком во время восстания Товиети, суровый служака, мало склонный к милосердию, но, в отличие от очень многих солдат, чрезвычайно справедливо относившийся как к тем, кого вешал на фонарных столбах, так и к тем, кого освобождал.
Я вошел внутрь и порадовался тому, что квартира – она оказалась примерно такого размера, как я и ожидал, – была погружена в полумрак, так что узнать меня было почти невозможно. В комнате было совсем немного мебели: кушетка с приставным столиком, три лампы, огромный буфет, в котором я заметил лишь несколько блюд, и любовно отполированный длинный стол, годящийся для банкета человек на двадцать. На стенах до сих пор висело несколько картин, но я разглядел и темные пятна, оставшиеся на месте снятых.
На кушетке сидела хрупкая женщина, жена Берды, с большими грустными глазами и изможденным лицом. Она пристально посмотрела на меня, но не сказала ни слова.
Над головой у нее, на стене, висел старый меч Берды.
Тут не требовалось никаких объяснений. Я еще на острове услышал о том, что все солдаты, уцелевшие после императорских войн, были уволены из армии без какого-либо пособия или пенсии от Совета, предоставлены своей собственной судьбе и каждый выкручивался как мог. А какими талантами, помимо готовности страдать и терпеть, обладало большинство солдат, от рядовых до генералов? Мало-помалу домициус Берда продал все, что имел, и теперь стремительно скатывался к нищете.
На меня нахлынул приступ ярости. Правда, я не знал, против кого она обращена. Против Берды, разрешившего дочери пойти на панель? Против его жены? Против поганцев из Великого Совета? Против императора? Или, может быть, против самих богов? Я поторопился взять себя в руки.
Линтон, очевидно, ожидала от меня каких-нибудь слов, и мое молчание встревожило ее.
– Пойдемте, – прошептала она. – Тут, рядом, моя комната.
Я последовал за нею, и мой гнев прошел, как только я вошел в детскую – да, это была настоящая детская маленькой девочки, где на полках еще сидели куклы, лежало несколько разноцветных мелков, которые так любят дети. Со всем этим совершенно не вязалась огромная двуспальная кровать, вероятно, появившаяся здесь после того, как Линтон начала торговать своим телом.
За окнами заметно потемнело, и девушка зажгла две свечи, взяла у меня свертки и принялась разворачивать их.
– Я принесу для вас тарелку, – все так же шепотом сказала она. – И чего-нибудь попить.
– Воды, – попросил я и уставился на деликатесы, которые, по моим расчетам, должны были послужить
