– Приготовиться! – скомандовал я, и тут мы услышали, что на бульваре раздаются громкие крики, и кинулись туда.
По бульвару к защищавшим мост солдатам Тенедоса бежало множество вооруженных людей, сотни и сотни, и это были мои люди, неведомо откуда взявшиеся мои окаянные вояки, каким-то образом переправившиеся через реку. Мы подхватили их крик и на сей раз без задержки проскочили укрепления, воздвигнутые на подступах к мосту.
– Не останавливаться! – крикнул я. – Прорываемся на другую сторону! – Командиры узнали меня, повторили мою команду солдатам, и мы ворвались на мост, под град стрел. Я видел, как падали и мои воины, и враги, а потом передо мною оказался одетый в серое лучник. Он наполовину натянул лук, а стрела была нацелена точно мне в грудь. Но тут его глаза от испуга широко раскрылись, он выпустил из рук свое оружие, стрела, перекувырнувшись в воздухе, взлетела куда-то вверх, а я воткнул клинок ему в горло, отпустил рукоять, увернулся от его товарища, попытавшегося проткнуть меня копьем, и вонзил копейщику в живот тот самый кинжал, который Йонг когда-то подарил мне на свадьбу.
Остановившись на мгновение, чтобы вынуть меч, я тут же вновь кинулся в бой. Свальбард сражался с троими; я разделался с одним из его противников, и он убил одного, а потом второго, прежде чем я успел перевести дух.
Солдаты бесконечным потоком бежали мимо меня, и тут я увидел Кутулу, проникшегося любовью к Исе. В руках он держал по длинному кинжалу, и глаза у него были безумными, как у каждого из нас. Я схватил его за плечо:
– Что происходит? Откуда взялись ты и все остальные? Я думал, что эта сраная веревка оборвалась!
– А она действительно оборвалась, – подтвердил он. – Но на одном из плотов это увидели, подхватили трос, втащили на борт и, держась за него, переплыли на тот берег, как мальчишки, забавляющиеся с веревкой под мельничной плотиной. Не знаю, пытался ли хоть один волшебник как-нибудь помочь им. А теперь поперек реки натянута целая паутина тросов, и ничто уже не может нас остановить!
– Нас? Скажи-ка мне, какого рожна ты здесь делаешь? – резко спросил я.
Кутулу улыбнулся широкой счастливой улыбкой. Пожалуй, первый раз за все годы нашего знакомства я видел его настолько возбужденным.
– Время шпионов закончилось. Я могу наконец стать солдатом!
И, не дожидаясь моего ответа, он побежал за остальными.
Я увидел, что в мою сторону, хромая, направлялся Линергес, окруженный своими офицерами, а потом из-за их спин выскочила Симея и подбежала ко мне. В левой руке она держала волшебную палочку, а в правой – окровавленный меч.
Так, не выпуская из рук оружия, мы кинулись в объятия друг другу.
– О боги, как я рад, что ты жива, – с трудом проговорил я. – Даже не знаю, что бы я делал…
– Потише, – поспешно остановила меня Симея. – Я тоже не знаю. Но я люблю тебя. – С этими словами она поспешно удалилась куда-то в сторону.
– Мы прорвались, – сказал Линергес. – Твой план сработал.
– Ужасно, – ответил я. – Столько крови.
– А чего еще ты хотел от войны? – серьезно возразил он.
Я обвел взглядом трупы, лежавшие около входа на мост. Их было столько, что под ними не было видно булыжной мостовой. Меня передернуло.
Линергес кивнул.
– Плохо. А ведь настоящая резня только начинается, – сказал он. – Теперь самое время прижать Тенедоса к стенке и укоротить на голову.
25
ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА
Мы постарались не дать Тенедосу времени опомниться и, перейдя через мост, немедленно продолжили наступление. Теперь, когда у нас появился крепкий плацдарм, другие штурмовые группы быстро перешли через полуостров, захватили все остальные мосты и вошли в город.
Сражение превратилось в медленно, день за днем проворачивающуюся мясорубку. Я посылал полки в бой, и через несколько часов или дней обратно возвращались, с трудом волоча ноги, израненные и измученные немногочисленные уцелевшие. Я больше не был Дамастесом Справедливым или Дамастесом Храбрым, а стал Дамастесом-Мясником.
При переформировании полков я опирался на этих уцелевших ветеранов. Я распределял их поровну между ротами, производил многих рядовых в уоррент-офицеры и обильно пополнял ряды новобранцами, которые, как бабочки на свет свечи, слетались в наш лагерь, стремясь попробовать войну на вкус. Уверен, что многие из них разочаровались в ней после первой же пробы, а ведь после этого им еще предстояло принять огромное количество рвотного в виде крови и страха.
Товиети примкнули к нам, и я изменил свою политику, позволив им на этом этапе войны сражаться своими собственными отрядами, в которые включил лишь несколько ветеранов, поручив им объяснить новичкам, как нужно себя вести, чтобы оставаться в живых на протяжении хотя бы нескольких первых решающих часов.
Солдата в те ужасные дни могли ожидать только две участи: смерть или ранение. Главные потери мы понесли в течение первых нескольких часов битвы, но те, кто уцелел, превратились в закаленных ветеранов, убивавших врагов без колебания, без жалости, но и без злобы.
Самыми несчастными людьми во всей моей армии были кавалеристы: поскольку в уличных боях для них не было простора, я безжалостно спешил их и перевел в пехоту, а лошадей оставил в тылу.
Ни одна, ни другая сторона не брала много пленных. У моих бойцов милосердие пропало после того, как
