книги от своего отца.
— Это все вымысел.
— Мадам?
Верена посмотрела сначала на мужа, затем на фотографию Эвелин на столе рядом с кроватью, глядя мимо Гарденберга, на вьюгу за окном и страшно равнодушным голосом произнесла:
— Я ни о чем подобном никогда не слышала.
Лорд заулыбался. Верена вновь заплакала. Лорд утешающе начал ее гладить. Больная женщина.
— Нервы, господа, — сказал он.
— Мы понимаем, — сказал Гарденберг. — Вы в курсе, что следователь распорядился продолжить расследование по делу Вальтера Мансфельда, вследствие чего статья о сроке давности утрачивает силу?
— Да, слышал.
— Если господин Мансфельд приедет в Германию, он будет тотчас же арестован.
— Ну, я думаю, тогда господину Мансфельду не следует приезжать в Германию, — сказал Манфред Лорд, поглаживая свою жену. — Дорогая, успокойся. Тебе надо успокоиться.
Верена в ответ на его слова перестала плакать.
Старший комиссар Гарденберг уведомил Манфреда Лорда, что по поводу его добровольного признания в нанесении телесных повреждений будет проведено расследование. Манфред Лорд заявил, что предвидел такой поворот событий и в связи с этим назвал имена трех своих адвокатов. Когда, полчаса спустя, Гарденберг и Лазарус выходили из дома, в темном холле им повстречалась маленькая девочка.
— Тебя зовут Эвелин, не так ли? — спросил Лазарус.
— Да.
— Знаешь, кто мы такие?
— Догадываюсь. Вы из полиции?
— Почему ты так решила?
— Из-за дяди Мансфельда.
— А что с ним случилось?
— Вы же сами знаете.
— Ты его любила?
Малышка еле слышно ответила:
— Да, мне страшно жалко, что он умер.
Это были единственные искренние слова печали, произнесенные в доме об Оливере Мансфельде.
Глава 13
В течение всей первой половины дня помощник комиссара Маркус допрашивал слугу Лео и супружескую пару, работавшую садовниками.
Все трое в один голос утверждали, что Манфред Лорд седьмого января после обеда на какое-то время уходил из дома, но менее чем за час до начала вьюги вернулся. А примерно за полчаса перед этим вернулась его жена.
У садовников, у слуги Лео, Манфреда и Верены Лорд, а также у их дочери были взяты отпечатки пальцев.
— В машине отпечатки госпожи Лорд и девочки, господин комиссар. Отпечатков господина Лорда я найти не смог.
— А остальные отпечатки?
— Разных людей. Например, предположительно отпечатки служащих фирмы «Коппер и К°». По радио я запросил, чтобы все было проверено. Но я думаю, что не будет никаких сенсаций. И какие выводы можно из всего этого сделать, Маркус?
— Молодой человек повесился сам. Профессор Мокри решил еще раз хорошенько его осмотреть. Он полностью согласен с доктором Петером. Оливер Мансфельд был сначала избит, затем он побежал к машине, хотел куда-то поехать, но полностью потерял самообладание, вернулся и повесился.
— А газета, которую нашли в башне?
— Возможно, какая-то аффективная реакция.
— Проясните.
— Недалеко отсюда есть дом отдыха, он принадлежит одной религиозной секте. Вчера утром я послал туда Вальтера. Он поговорил там с некой сестрой Клаудией. Она вспомнила Оливера Мансфельда и сказала, что он иногда один, иногда с госпожой Лорд бывал в доме отдыха. Юноша часто брал у них газеты, которые распространялись там. «Вестник царства справедливости», например. — Маркус засмеялся. — В выходных данных написано: «Издатель: „Ангел Господень“, Франкфурт-на-Майне».
— Перестань смеяться!
— Я смеюсь вот над чем.
«Ангел Господень», оказывается, именно во Франкфурте имеет свое издательство. По радио мы сделали запрос в фирму «Коппер и К°» и установили, что в бардачке «ягуара», который так долго стоял у них, лежала газета. Они, правда, не знают, что это была за газета, но, наверное, как раз эта. По всей видимости, когда молодой человек сел, а затем вышел из машины, он прихватил с собой эту газету.
— Зачем?
— Жест отчаяния. Тут трудно найти логику. Может, это…
Лазарус, который молча сидел рядом, вдруг покраснел.
— Может что?
— Своего рода поддержка, последнее утешение, откуда я могу знать, господа!
Старший комиссар взял газету, найденную в башне и лежавшую теперь перед ним в бильярдной гостиницы «Амбассадор». Он задумчиво разглядывал ее. Она была грязной, мокрой и старой. На первой странице была напечатана статья под заголовком «Вера, надежда, любовь, но любовь превыше всего».
— Наверное, вы правы, — сказал Гарденберг.
— Жандармерия докладывает, завтра утром будет возобновлено железнодорожное сообщение. Может, труп положить в гроб?
— Да, — сказал Гарденберг, на которого вдруг навалилась страшная усталость. — Сделайте это. Но не пломбируйте гроб. Ему еще предстоит таможенный досмотр.
Помощник комиссара Валлнер вошел в бильярдную.
— Франкфурт на проводе, господин комиссар.
— Что такое?
— Девчонка какая-то звонит.
— Что еще за девчонка?
— Называется Геральдиной Ребер или что-то в этом роде.
Гарденберг и Лазарус переглянулись.
— Где она?
— В полицейском управлении, у комиссара Вильмса.
Они вышли на чердак гостиницы. Здесь стоял окрашенный в оливково-зеленый цвет коротковолновый передатчик. Гарденберг взял трубку и представился.
— Это Вильмс, — послышался металлический голос. — Как дела?
— Самоубийство. За этим, конечно, стоит очень большое свинство, но мы не сможем его доказать. Ну, нам к таким вещам не привыкать. Думаю, завтра вернусь вместе с трупом.
Лазарус стоял в дверях, глотая пилюли и кашляя.
— Что хочет эта Геральдина Ребер? — спросил старший комиссар.
— Говорит, что хочет дать показания.
