— А во что тогда ты веришь?
— Я верю в то, что последнее слово всегда остается за злом, — сказал маленький принц.
— Прошу вас, господа, входите в вагон и закрывайте двери, — закричал железнодорожник.
Поезд дернулся.
Гарденберг открыл окно в своем купе. Лазарус подошел и стал рядом с ним. Оба помахали женщине в вуали и маленькому худенькому мальчику, стоявшему на заснеженном перроне. Они помахали им в ответ.
— Это был Его суд, — вдруг сказала Верена посторонним голосом.
— Что вы сказали? — спросил Рашид.
— Я однажды видела сон, понимаешь? Этим летом, когда была на Эльбе, меня судили.
— Кто?
— Это неважно, — ответила Верена Лорд.
Глава 15
Стучат колеса поезда. Он идет вдоль заснеженного сказочного леса. Локомотив тяжело пыхтит. С правой стороны показывается старое имение с зеленой помпой.
— «Ангел Господень», — заметил Гарденберг.
Лазарус молча кивнул.
— О чем думаете?
— Одержит ли когда-нибудь добро верх, господин комиссар?
— В деле этого горемычного учителя латыни — да.
— А в остальном?
Гарденберг покачал головой.
— Вальтер Мансфельд останется в Люксембурге.
— А темные делишки, которые он проворачивает с Лордом? Проколотые книжные страницы? Нечестный бизнес?
— Можете вы хоть что-то предъявить Лорду? Есть у нас хотя бы одна фотокопия, хотя бы одна страница? Нет! А госпожа Лорд никогда не даст показаний против мужа.
Лазарус с лицом несчастного ребенка пробурчал:
— Тогда и рукопись, что у меня, не имеет никакого значения.
— Ни малейшего. Если вы опубликуете ее, то вас затаскают по судам. Манфред Лорд очень влиятельный человек, со связями.
— Это я знаю, господин комиссар. Рукопись еще у вас? Пусть она у вас и останется.
— Зачем?
— Так для нее безопаснее. Я старый, больной человек. И с этим делом не хочу связываться.
— Bona causa triumphat, не так ли? — с горечью сказал Гарденберг. — Спасибо за подарок.
Лазарус ничего не ответил. Он сунул в рот две цветные пилюли и продолжал смотреть в окно, за которым лежал снег, очень много снега.
Глава 16
Вечером того же дня Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус сидел в кабинете своей маленькой квартирки во Франкфурте. Госпожа Марта, которая вот уже семнадцать лет вела его домашнее хозяйство и которую все эти семнадцать лет Лазарус периодически грозился уволить, но никогда не осуществлял свою угрозу на практике, сразу же по его возвращении домой затопила печь. Лазарус сидел, покачиваясь в кресле. На нем была пижама и тапочки. Правая рука сжата в кулак. Он сидел и смотрел в пустоту. Госпожа Марта вошла и спросила, желает ли он чего.
— Нет, спасибо.
— Тогда спокойной ночи, господин Лазарус.
— Спокойной ночи, Марта.
Она ушла. А он остался неподвижно сидеть и думал, что он, который никогда ничего не желал, теперь желал такой же любви, о которой прочитал. И даже если бы она так же плохо закончилась и даже если бы он из-за нее стал несчастлив. Ему вдруг стало ясно, что он никогда в жизни никого не любил.
А что такое любовь?
Неизведанная страна, думал Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус, который представлялся Альбертом.
Мы думаем, что Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус ошибался и у него в жизни была любовь. Нет такого несчастного на земле, который бы не испытал это чувство! Любовь бывает разная. И очень редко, когда она делает кого-то счастливым. Но даже тогда, когда это случается, это происходит помимо ее воли.
Глава 17
В то время как издатель Лазарус сидел в кресле-качалке, таможенник добросовестно проводил досмотр гроба с телом Оливера Мансфельда. Разбитая итальянская пластинка, найденная на груди трупа, привела его в замешательство, и он проконсультировался у своего коллеги, что с ней делать.
— Лучше вынь ее, — сказал тот. — Береженого бог бережет.
Пластинку изъяли и отнесли в полицейский участок, который находился в здании аэропорта. Старший комиссар Гарденберг чертыхался, когда на следующее утро его уведомили об этом. Он распорядился забрать пластинку и отправить ее отдельно вслед за гробом, который этой же ночью в самолете господина Мансфельда, отца Оливера, летел в Эхтернах. За штурвалом самолета сидел Тедди Бенке. Он нарушил свою привычку, которую свято соблюдал в течение нескольких десятилетий, и пил во время полета. Гроб стоял позади него в элегантной пассажирской кабине.
В это же время, когда издатель Лазарус неподвижно сидел в своем кресле, немного ослабив сжатую в кулак руку, матери Оливера Мансфельда врач психиатрической лечебницы в Люксембурге сделал инъекцию сильнодействующего препарата, так как она чрезвычайно беспокойно себя вела.
В это же время доктор Флориан пил в своем кабинете и думал, как было бы здорово, если бы у него был ребенок. Хотя бы один, но собственный.
В это же время дедушка Ремо Мортула на Эльбе успокаивал свою семью, стоявшую на пороге неизбежного финансового кризиса, словами «Dio ci aiutera» — Бог поможет.
В это же время Геральдина Ребер спала с Отто Вилльфридом в доме свиданий. Он думал о потерянной фабрике, а она думала о потерянной любви.
В это же время недалеко от «Квелленгофа» по заснеженному ночному лесу осторожно крался хромой инвалид Ганси. Он поставил там капкан, и в него уже попалась лиса. Маленький Ганси потихонечку придушил бьющегося в конвульсиях зверька. При этом глаза его лихорадочно блестели.
В это же время советские ученые заканчивали последние приготовления к старту огромной ракеты, которую они намеревались отправить на Венеру.
В это же время, лежа в постели, Ноа писал своей подруге из Бразилии Чичите с кожей цвета кофе с молоком длинное письмо, в котором объяснял ей символику романа «Чума».
В это же время сестра Клаудия, сидя в своей комнате дома отдыха «Ангел Господень» недалеко от Фридхайма, читала молитву: «Отче наш, иже еси на небесех…»
В это же время в Китае умирали от голода триста пятьдесят четыре ребенка.
