возвращались и кидали еду через головы карабинеров в окна, где были наши родители.
— Наверное, не добрасывали? — спрашивает кто-то с высокомерным акцентом.
— Да, несколько раз, к сожалению. Но чаще всего попадали.
Я снова стучу в дверь. После этого раздается крик этого наглого щенка Ганси:
— Занято, читать умеешь?
— Умею, — говорю я, — но если здесь занято так долго, я попытаюсь все же войти.
— Ну-ну, — сказал Ганси, — я ведь знаю твой голос. Не будь таким злым, Оливер, у нас здесь как раз WC-пикник, мы дымим. Спустись, внизу тоже есть туалет.
— Вы уже должны спать. Я обязан присматривать за вами. Я обещал шефу.
— Еще пять минут, ладно? — говорит Ганси.
Одновременно отодвигается задвижка, и я вижу в кабинке четверых мальчиков. Двое сидят на унитазах, один на полу. Ганси, который открыл, стоит.
— Это мой брат, — сказал он гордо остальным, которые все, как и он, курили. Окошко оставлено открытым. Четверо уже в пижамах. Ганси показывает на курчавую черную голову: — Это Джузеппе, — говорит он по-английски. Потом показывает на маленького негра, сидящего на унитазе: — Это Али. — Он показывает на мальчика очень хрупкого телосложения и с очень нежным лицом. — А это Рашид. Персидский принц.
— How do you do, sir,[17] — произносит принц.
Это он говорит с очень странным акцентом.
— О'кей, — отвечаю я.
— Я должен разговаривать с ними по-английски, — объясняет Ганси, — они все еще не научились говорить по-немецки.
— Ах, вот так?
Но Ганси не прошибешь никакой иронией.
Маленький негр, на котором широкая золотая цепь с большим крестом, смотрит на меня и зло произносит:
— Now get the hell out of here and leave us alone![18]
Он, пожалуй, сумасшедший, думаю я, и у меня возникает желание дать ему пощечину.
— Грязный белый, — говорит он.
Я делаю шаг вперед, но Ганси быстро встает между нами.
— Он так не думает, — кричит он. — Правда! Дома у него все иначе, чем здесь. Я объясню это тебе завтра. Спустись вниз!
— Ради тебя, — говорю я. — Но через пять минут вы должны быть в кровати, поняли?
— Честное слово, — заверяет Ганси.
Я закрываю дверь, которая тут же запирается на засов, громко удаляюсь на пару шагов, затем возвращаюсь обратно, так как хочу подслушать, о чем они будут говорить дальше.
Голос Ганси:
— Это мой брат, понимаете? Кто скажет против него хоть слово, получит по морде.
Голос маленького негра с золотой цепью:
— Okay, okay. Forget about him.[19]
— Что было дальше, Джузеппе?
— Несколько дней прошло хорошо. Мы спали в помещении; днем снова покупали хлеб, колбасу и сыр и забрасывали нашим родителям; а люди из кинохроники и с телевидения снимали нас: как мы убегали от карабинеров, или как кое-кто из нас был схвачен, или как мы швыряли еду.
— И?..
— На третий день у них было уже достаточно снимков, и они ушли. И мы не получали больше денег. Затем, через три дня, вышли из укрытия наши родители, добровольно, от голода.
— Я ведь говорил, все люди — свиньи, — декларировал Ганси.
Принц вежливо осведомился:
— И как ты только попал в интернат, Джузеппе, это ведь немалых денег стоит?
— Мне повезло, понимаете? Я стал лучшим в классе. Мой отец получил девять месяцев.
— Девять месяцев? За обычную историю?
Голос Джузеппе звучит стыдливо:
— Не только за это. У него были еще кое-какие грехи. Теперь за это он должен отсидеть срок.
— Какие такие грехи?
— Он был одним из участников забастовки.
— Твой отец — коммунист? — спросил отвратительный негр.
— Да, коммунист. Но он не мой настоящий отец! — быстро прокричал Джузеппе. — Он мой приемный отец. Я его приемный сын.
— Что это значит? — спросил тонким нервным голосом принц.
— Это ребенок, у которого нет родителей и которого берут чужие люди, — объясняет мой брат.
— Но каждый ребенок должен иметь родителей, — настаивает принц.
Из курилки я слышу голос Ганси:
— Бывает и так: матери оставляют ребенка лежащим где-нибудь.
— Так было с тобой, Джузеппе?
Он говорит, совсем смутившись:
— Да, меня тоже подбросили. Просто положили перед церковью.
— Подкидыш, — сердится негр. — Это уже подлость!
— Успокойся, — мужественно сказал маленький Джузеппе. — Твои родители должны были тебя забрать, потому что ты сам пришел. А мои родители могут меня разыскать!
— Расскажи до конца, — просит маленький принц. — Как ты смог оказаться здесь?
— Шеф прочитал историю в газете и написал в школу моему директору, что он хочет взять к себе в интернат лучшего ученика бесплатно, если он захочет. Ну я-то еще как хотел, уж можете мне поверить!
— Мерзнешь ты так же, как и я? — спросил маленький принц.
— Да. Это единственное, что мне не нравится. Во всем остальном здесь просто великолепно. У меня собственная кровать. Впервые в жизни!
Глава 21
Когда я вернулся в свою комнату с нижнего этажа, Ноа и Вольфганг уже лежали в кроватях. Еще звучала музыка Чайковского, но очень тихо, и горели только две настольные лампы. Поднявшись, я смог убедиться, что малыши завершили свой пикник в туалете. Дом медленно затихал. Я нашел балкон в конце коридора, с которого в лунном свете видна смотровая башня и за ней большая белая вилла перед черным лесом. Дом Верены.
Двадцать два тридцать.
Через полчаса я пойду на балкон. Карманный фонарь при мне: возвращаясь, я взял его в машине.
Ноа Гольдмунд все еще читает «Таймс». Вольфганг Гартунг читает «Трефовый король дал так много». Оба курят.
— А как обстоят дела с этим? — спрашиваю я, в то же время начиная раздеваться. — Курить здесь разрешается или нет?
— Нам разрешено. Маленьким — нет.
— Ах, так. Ради этого устроен пикник в туалете.
— Это делают все, — сказал Ноа. Он смеется. — Девочки даже надевают при этом перчатки. Потому что воспитательница может понюхать руки. Во всех домах маленькие имеют какую-нибудь чепуху, которую можно разбрызгать и лишить кого-нибудь обоняния.
— Они разбрызгивают даже туалетную воду, — сказал Вольфганг. — В мире нет уборной, в которой
