Теперь я знаю, что понимает Ганси под словом «аккуратно».
Глава 10
— Старуха всегда ходила домой напрямик, хоть это и запрещено, — шепчет Ганси.
Мы заперлись в туалете. Ганси сияет. Он вне себя от радости и счастья. Думаю, меня сейчас стошнит. Я открываю маленькое окошко.
— Закрой окно, а не то нас услышит кто-нибудь на улице.
Я снова закрываю раму.
— У тебя есть сигаретка?
Я даю ему сигарету. Он закуривает и глубоко затягивается.
— Вчера утром я слышал, как старуха…
— Не называй ее старухой!
— Да ну ее, мешок с дерьмом!
Мешок с дерьмом — это небольшого росточка дама, пытавшаяся в течение полутора лет сделать из Ганси нормального доброго человека. Это несчастный человек, потерявший накануне работу. Мешок с дерьмом — это старая, почти совсем слепая фрейлейн Гильденбранд.
— Что ты слышал?
— Как старуха говорит Распутнице: «Сегодня вечером после ужина зайдем ко мне на часок. Учителя и другие девочки говорят, что ты очень беспокойна. Кричишь во сне. Мечтаешь на уроке».
Он ухмыляется.
— Это все потому, что ты ее так славно…
— Заткнись!
Он выпускает дым. Мне становится все хуже и хуже.
— Что значит «заткнись»? Как ты со мной разговариваешь? Ты сказал, что хочешь от нее избавиться, или нет?
Я молчу. Я так сказал. Я не лучше его.
— Ну так!
Теперь он доволен и снова улыбается своей мерзкой ухмылкой.
— Целый день я ломал голову. А потом придумал.
— Что?
— Дай мне сказать, черт возьми! Это мой план! У садовника я украл бухту медной проволоки.
— Зачем?
— Он еще спрашивает зачем? И тебе двадцать один год? Чтобы твоя цыпочка свалилась в пропасть!
— Ты задумал убийство!
— Чушь, какое убийство! Я думал, она сломает себе пару-тройку костей и загремит в больницу. И оставит тебя в покое!
Он снова глубоко затянулся.
— Конечно, я не смел и надеяться, что она сразу сломает позвоночник!
— Ганси!
— Ну что? Что? Это продлится месяцы, Оливер! Месяцы она не будет тебе докучать! А если Геральдина вернется, кто знает, возможно, что-нибудь плохо срастется, и она вообще не посмеет подойти к тебе. И ни к кому! Тогда все кончено! Взгляни на меня! У меня тоже сломан позвоночник. Мне никогда не достанется хорошенькая. Вероятно, это решение! Можешь, по крайней мере, сказать спасибо?
Глава 11
— Ты… — Меня все-таки сейчас вытошнит. — Ты взял медную проволоку и…
— Привязал к дереву, которое возвышается над ущельем, и протянул по земле к кустам. А в кустах я их караулил. Старуху я пропустил, а для Распутницы приподнял проволоку. Она спотыкается, поскальзывается и, падая, хватается за корень. Я локти кусал от ярости, что она не сразу полетела вниз! Но, к счастью, Гильденбранд потянула за корень, и твоя цыпочка — на дне ущелья. Я опускаю проволоку и жду, пока старуха не побежит звать на помощь. Тогда отвязываю мое изобретение от дерева и смываюсь. Бухта снова лежит у садовника. Быть может, Геральдина умрет. А если и не умрет, — в любом случае до Рождества ты от нее избавился. По меньшей мере. Как я уже говорил, вероятно, после этого она будет выглядеть не лучше меня. Что с тобой? Ты никак расстроен, а?
— Да.
— Так я и думал. Красивые речи, а потом — полные штаны. Я сразу хочу тебе сказать еще кое- что.
— Что?
— Все это я сделал по большей части ради себя.
— Ради себя?
— Да. Я все еще не совсем уверен, что ты неожиданно не передумаешь и не выберешь себе в братья Рашида или еще какого-нибудь мерзавца. Но чем больше я тебя узнаю, тем больше крепнет во мне уверенность. Я уже знаю о мадам Лорд. А теперь мы оба знаем об этой истории. Если хочешь, иди к шефу и расскажи ему все. Тогда я пойду искать господина Лорда и расскажу ему все.
— А если бы… Геральдина умерла?
— Тогда бы она была мертвой. Ты бы очень горевал, не правда ли?
— Ты… ты — черт…
— Так уже много кто говорил, это мне не в новость. Хорошо я тебе услужил или нет? Брат я тебе или нет? Брат должен все сделать для брата.
— Но не убивать.
— И убивать.
— Нет.
— Ну хватит! Тогда иди к шефу и наябедничай на меня! Мне в голову приходят вещи покруче медной проволоки! Хотел бы я знать, что скажет господин Лорд, когда я зайду к нему в гости или состряпаю письмецо!
Ганси. Господин Лео. Положение становится все хуже и хуже. Я не хочу поступать несправедливо и постоянно поступаю несправедливо. Ради Верены. Может ли зародиться счастливая любовь, вообще любовь, когда творится столько несправедливости?
— А фрейлейн Гильденбранд тебе не жалко?
— Зачем она ходит запрещенной дорогой?
— Она любила свою работу.
— И, слава Богу, ушла на покой. Да не переживай ты так из-за старой кошелки!
Я чувствую, как у меня сводит желудок.
— Кто тебе дороже — госпожа Лорд или Распутница?
Я молчу. Мне дурно.
— Значит, госпожа Лорд. Итак, ты никогда не пойдешь к шефу и не обмолвишься ни словом.
Я снова не отвечаю. Но понимаю, что он прав. Я никогда не пойду к шефу и не обмолвлюсь ни словом. Я слишком труслив для того. Я бы навредил Верене. Но дело не только в этом. Я вылечу из интерната, если расскажу, что произошло между мной и Геральдиной, — а ведь придется рассказать, если уж начать рассказывать. Я слишком труслив, слишком плох, слишком равнодушен. Ни на йоту не лучше Ганси. Буду держать рот на замке. И заплачу господину Лео. God have mercy on such as we, doomed from here to eternity.[39]
