Было уже за полночь, когда Клаудия подъехала к дому в Бруклине, где жила ее мать. Настойчивый стук в дверь наконец разбудил миссис Беневенто, и она появилась на пороге прямо со сна, взлохмаченная, в накинутом на плечи старом халатике.
– Клаудия! – ахнула она. – Что случилось? Клаудия обняла ее.
– Только ничего не говори мне сейчас, ма. Я ушла от Алекса. Со мной дети, они спят в машине. Я хочу ненадолго оставить их с тобой, пока я не найду подходящую квартиру и работу.
– Бог свидетель, я знала, что этим кончится! – запричитала ее мать. – Разве я не говорила, что со Стиви тебе будет лучше?
– Мама, не сейчас... Прошу тебя, пожалуйста! – Клаудия снова почувствовала себя униженной.
Пожилая женщина посмотрела на дочь с состраданием, затем кивнула, подавив тяжелый вздох.
– Я помогу тебе с детишками.
Клаудия выехала из Бруклина на рассвете, когда ее дети крепко спали. Улицы Манхэттена медленно просыпались; в этот утренний час в городе царили мир и покой. Машин было мало, а прохожих на тротуарах и вовсе не было видно. Восходящее солнце окрашивало башни Центра мировой торговли, четко вырисовывающиеся на фоне бледно-голубого неба, жидким золотом своих первых лучей. Клаудия опустила оконное стекло, и в салон ворвался свежий и чистый утренний воздух.
Она давно не возвращалась в Нью-Йорк одна, и теперь ее посетило странное ощущение испуга, восторга и восхитительной неопределенности, которые смущали и очаровывали ее расплывчатыми обещаниями и надеждами. Как и хотела, она начинала жизнь сначала и искренне надеялась, что на этот раз все у нее получится как надо.
Один из сотрудников Морозова, который последовал за Клаудией в Нью-Йорк, докладывал своему шефу о каждом ее шаге. В его рапорте сообщалось, что после двух недель проживания в маленькой гостинице в Ист-Сайде Клаудия Гордон сняла крошечную комнатку в Сохо и вернулась на работу в фирму Гавермаера. О ее возвращении тут же объявила пресса – будущей весной должна была появиться на свет новая коллекция. Одновременно она прощупывала галереи в Сохо, пытаясь выставить свои работы, однако без особого успеха.
Через два месяца агент сообщил Дмитрию о новом повороте в жизни Клаудии. На вечеринке в Виллидже она познакомилась с красивым мужчиной, английским бизнесменом Робином Уэстлейком, который оказался к тому же ценителем искусства и коллекционером картин. Несколько раз их видели в ресторанах, на бродвейских шоу-постановках, но чаще всего они посещали художественные выставки. Как-то вечером агент увидел, как Клаудия Гордон и Робин Уэстлейк входят в подъезд дома, где располагались апартаменты англичанина. Вышла она оттуда лишь утром следующего дня. То же самое произошло на следующий вечер и на следующий – тоже.
“Клаудия Гордон и Робин Уэстлейк стали любовниками”, – таково было заключение агента.
Читая это сообщение, Дмитрий Морозов не мог сдержать улыбку.
Глава 18
Один в черном седане ЦРУ, небритый, вздрагивающий от холода, Алекс вот уже третью ночь подряд дожидался Клаудию у подъезда ее нью-йоркского дома. Две предыдущих ночи он прождал впустую, Клаудия так и не вернулась домой. Вот и сейчас на часах было уже два пополуночи, и Алекс вынужден был прийти к неизбежному заключению: у Клаудии появился мужчина.
Алекс почувствовал болезненный укол ревности. Интересно, ради кого Клаудия оставила его? Кто теперь сжимает в объятиях и целует ее? Клаудия стала частью его самого, они вместе выросли и провели большую часть жизни в обществе друг друга. Однажды Клаудия спасла ему жизнь и была рядом все последние годы. Как она только могла подумать, что сможет провести остаток своей жизни с кем-то другим? Как она могла подумать, что кто-то другой может стать ей столь же близок?
Теперь Алексу очень не хватало ее непосредственности, ее упрямства и страсти, даже сцен ревности, которые она изредка себе позволяла. Оказалось, что Клаудия занимала в его жизни гораздо больше места, чем он подозревал.
Горло его перехватило от острого ощущения потери. Он попытался изгнать из своего сознания сводящие с ума мысли и фантазии, но они настойчиво возвращались. Его унизили и предали. Клаудия, его Клаудия была в постели с другим. Кто он, этот герой? Алекс, конечно, мог бы пустить по его следу своих людей и через двадцать четыре часа знал бы все самые мелкие подробности, однако ему претило использовать служебное положение для того, чтобы решать свои частные проблемы. Кроме того, он не хотел, чтобы его семейные неурядицы стали известны всем и каждому.
Единственным человеком, с которым он поделился своей бедой, была подруга Клаудии Сандра. Примерно через месяц после ухода Клаудии он провел с Сандрой почти целый вечер. Та была поражена глубиной его отчаяния.
– Я не подозревала, что ты так ее любишь, – призналась она ему.
– Я ничего подобного не говорил, – тут же ощетинился он.
– Говорить об этом не обязательно, – мягко перебила Сандра.
И все же она долго колебалась, прежде чем дала ему новый адрес Клаудии. Алекс несколько раз позвонил ей, но Клаудия вела себя очень сдержанно, всякий раз отвергая его намеки на возможность примирения.
– Даже не думай об этом, – сказала она ему с грубоватой откровенностью.
Тем не менее им удалось договориться насчет детей: Тоня и Виктор должны были оставаться с ней во время каникул, и с Алексом – во время учебного года. Клаудия также захотела раз в неделю прилетать в Вашингтон, пока дети будут с ним, однако выдвинула условие: они с Алексом не будут видеться ни при каких условиях. Даже потом, когда она позвонила ему, чтобы поговорить с детьми, и Алекс принялся умолять о встрече, она ответила ему решительным отказом.
– Это бесполезно, – заявила она ему. – Все кончилось, Алекс.
Сам он был немало удивлен тем, насколько сильной и продолжительной оказалась его собственная боль. Возможно, он был гораздо менее циничным, чем ему казалось, и семья значила для него много больше, чем ему хотелось признать. Он не представлял себе своей жизни без Клаудии. В памяти его постоянно возникали отдельные фрагменты и эпизоды из их прошлой жизни, начиная с того дня, когда они впервые встретились в Бруклине.
Все это было мучительно и непереносимо. Он не мог говорить с детьми об их собственной матери и терялся перед прямыми и жестокими вопросами Тони, которая часто спрашивала его:
– Скажи, папа, вы с мамой больше не любите друг друга? Будете ли вы разводиться? А что станет со мной и с Виктором?
С уходом Клаудии Алекс утратил свой душевный покой. Он не мог ни оставаться дома, ни заниматься своими служебными делами. Тогда он нанял вдову Брэда Канингема, одного из бывших сотрудников ЦРУ, чтобы она присмотрела за детьми, а сам бежал в Нью-Йорк.
Теперь Алекс считал, что Морозов со своим заговором и тайным сторонником в Штатах подвернулись ему весьма кстати. Он надеялся, что важнейшая операция захватит его с головой и поможет отвлечься от переживаний и тягостных раздумий. В оперативном штабе, который он устроил в нью-йоркском Рокфеллеровском центре, он поставил складную койку и часто оставался там ночевать. Между тем к нему со всех концов страны поступали по телефону, по факсу и по телетайпу сообщения от агентов. Алекс был очень занят, но не мог не думать о Клаудии и о том, что может потерять ее навсегда.
Именно поэтому он отправился к Сандре и упросил ее дать ему новый адрес Клаудии.
Рация в его машине неожиданно взорвалась оглушительным шорохом статических разрядов, а в трубке зазвучал голос одного из агентов по имени Анхель Солтеро.
Солтеро был молодым и на редкость дерзким агентом пуэрто-риканского происхождения со стройным гибким телом, острым птичьим лицом и темными томными глазами.
– “Робокоп” вызывает “Рэмбо”, – громко объявил он. – “Робокоп” вызывает “Рэмбо”.
Солтеро был помешан на популярных фильмах и часто использовал имена известных героев в качестве своих позывных. Кроме “Рэмбо”, “Робокоп” поддерживал связь с “Роки”, “Бэтмэном”, “Призраком”, “Черепашками Ниндзя” и, конечно, с “Прекрасной Дамой”.
– Что там у тебя, Анхель? – устало отозвался Алекс. Он уже не раз предупреждал Солтеро, чтобы тот заканчивал свои детские игры, однако в три утра ему было не до выволочек.
