канадца нигде не было видно. Дмитрий даже прошел в мужской туалет, но Сент-Клер как сквозь землю провалился. Его не было ни в вестибюле, ни в буфете, ни в раздевалке.
Дмитрий почувствовал признаки надвигающейся паники. Неужели Сент-Клер воспользовался толчеей, чтобы покинуть театр? Ему было ясно, что назавтра же он станет посмешищем всего Юрлова, когда там узнают, как легко обвел его вокруг пальца простой любитель.
Раздался звонок, призывающий зрителей на второй акт, и из бокового прохода появился Сент-Клер собственной персоной. Он выглядел совершенно спокойным, даже каким-то удовлетворенным. Раздавив в высокой пепельнице толстую сигару, он вошел в зрительный зал и пробрался на свое место. Дмитрий, не спуская с него глаз, оставался в вестибюле, наблюдая за людьми, которые появлялись из того же коридора. В основном это были респектабельные супружеские пары, которые одна за другой спешили в зал, торопясь занять места. Когда прозвучал последний звонок и поток зрителей почти иссяк, в коридоре показался одинокий мужчина.
Дмитрий застыл на месте. Этого человека он знал, они встречались с ним несколько лет назад. Дмитрий помнил это красивое лицо, подбородок с ямочкой, шрам на скуле. Внезапно его осенило: это же полковник Калинин, офицер ГРУ, самый дружелюбный из членов государственной приемной комиссии, приезжавшей в детдом на собеседование с ним! Именно после его замечаний комиссия согласилась с тем, что лояльность Дмитрия не вызывает ни малейших сомнений.
Теперь же Дмитрий пристально уставился на полковника. Он не сомневался в том, что Олег Калинин тоже узнал его, так как, входя в зрительный зал, полковник улыбнулся ему и дружелюбно кивнул.
Теперь Дмитрий остался в пустынном фойе один. Интересно, что делал здесь Калинин? Неужели он встречался с Сент-Клером? Но ведь не меньше двух десятков человек тоже пришли с этой же стороны!..
Раздумывая об этом, Дмитрий медленно пошел по коридору. Он привел его к лестничному пролету, спускавшемуся на галерею, где были выставлены яркие афиши и большие фотографии со сценами из разных балетных спектаклей. В дальнем конце галереи он обнаружил две двери. Дмитрий подергал их, но обе двери оказались запертыми. Неужели у Калинина есть свой ключ? Может быть, он встречался с Сент-Клером в одной из этих комнат?
Нет, это предположение было уж слишком невероятным. Сент-Клер мог встречаться с любым человеком из двадцати с лишним мужчин и женщин, посетивших эту галерею.
После того как спектакль закончился, и Жизель с изяществом отошла в лучший мир, Дмитрий сопроводил Сент-Клера до его квартиры и поехал в Юрлове. Встреча с Калининым не шла у него из головы. Должен ли он упомянуть об этом в рапорте? Бросив тень необоснованных подозрений на офицера советской разведки, он рисковал многим: это могло стоить ему карьеры, если не головы. И он решил обдумать это еще раз, утром следующего дня, когда он должен будет готовить свой рапорт.
Однако его рапорт так никогда и не был написан.
– Морозов! Подъем!
Острое, зловещее лицо Октября выплыло из темноты в обрамлении тонких седых волос. “Мне снится плохой сон”, – подумал Дмитрий и отвернулся, стремясь укрыться от этого опаляющего взгляда, однако хриплый голос продолжал преследовать его, вторгаясь в сознание, подчиняя своей воле, своим приказам и распоряжениям, а в плечо впилась костлявая, сильная рука.
– Вставай! Одевайся! Форма парадная. Через десять минут быть у ворот. Повтори.
В своей неизменной черной рубашке, с нимбом развевающихся вокруг головы длинных седых волос, с лицом настолько худым, что оно напоминало череп, Октябрь походил на ангела смерти. Дмитрий сел на кровати, бессмысленно пялясь в темноту.
– Так точно, Октябрь! – Он повторил распоряжения своего наставника, однако тот уже склонился над его соседом по комнате Виктором Селецыным. Финн Арно Туоми – третий курсант, деливший с ними комнату, – уже одевался, действуя быстро и аккуратно.
Дмитрий отбросил одеяло. На часах было четыре часа пятнадцать минут. Октябрь уже исчез из комнаты, и Виктор просыпался, сыпля проклятиями.
– Твою мать! – гремел он. – Четыре утра! Черт бы побрал эту грёбаную школу, черт бы побрал грёбаную госбезопасность, черт бы побрал вас обоих, так вашу мать!
Последняя “мать” относилась к Арно с Дмитрием, которые снисходительно поглядывали на товарища.
Первой мыслью, пришедшей в голову Дмитрию, была мысль о войне, однако, когда около ворот Центра он увидел только “неприкасаемых”, он отказался от этой идеи. Должно быть, разразился правительственный кризис или кто-то умер. Он знал, что, когда умер Сталин, войска МГБ были размещены по всей Москве. Однако и это соображение не объясняло, почему среди ночи разбудили только их группу и почему остальные курсанты учебного Центра продолжают спокойно спать.
Снаружи, у самых ворот, стоял армейский “ЗИЛ”. Его двигатель негромко урчал и покашливал, а из выхлопной трубы тянулся синевато-белый дымок. Дмитрий вскарабкался в затянутый брезентом кузов и зябко ссутулился на скамейке в углу, закуривая сигарету. Виктор Селецын тяжело плюхнулся рядом с ним и проворчал:
– Готов поспорить, снова какое-то упражнение. Будь проклят тот день, когда мне встретился этот собачий сын Октябрь!
Когда все четырнадцать “неприкасаемых” забрались в кузов, грузовик взревел двигателем, загремел коробкой передач, зашипел гидравликой и тронулся. Они были слишком сонные, чтобы разговаривать, и в темноте кузова только тлели кончики нескольких сигарет. Когда машина проезжала через Юрлово, сонно залаяла собака, ее поддержали другие. Дмитрий раздавил недокуренную сигарету на полу и, завернувшись в шинель, продремал весь остаток пути.
Он проснулся, когда грузовик неожиданно резко затормозил. Луч мощного фонаря осветил кузов, скользнул по лицу Дмитрия и на мгновение ослепил его, вызвав в памяти ночь у каменоломни, когда он сражался с Кузьмой Буниным. Машина стояла у какой-то дорожной заставы. Очевидно, их остановили для проверки. Дмитрий слышал голоса, торопливые шаги, гул мощных моторов. Их грузовик тронулся с места и снова остановился, проехав совсем немного. Яркий свет, просачиваясь сквозь малейшие дыры в брезентовом тенте кузова, брызнул внутрь.
– Всем выйти! – раздалась резкая команда, и Дмитрий узнал хриплый голос их наставника.
Он выпрыгнул из кузова. Все вокруг было ярко освещено многочисленными мощными прожекторами и батареями красных, белых и синих огней, расположенных двумя ровными параллельными рядами на земле. Они были на взлетной полосе аэродрома. За их спинами высилось огромное здание терминала, выстроенного из бетона и стекла. Большинство окон было ярко освещено. На противоположной стороне взлетной полосы, в длинном здании, разделенном на открытые боксы, Дмитрий разглядел силуэты пожарных и буксировочных машин, а также несколько белых машин “скорой помощи”. Справа маячили в темноте огромные прямоугольные ангары, а на площадке по левую руку от них стояло несколько пассажирских самолетов. Один из них, принадлежавший, судя по надписи на борту, компании “Пан Американ”, обслуживали техники в светлых комбинезонах.
– Ё моё! – прошептал за спиной Дмитрия Селецын. – Это же Внуково!
В международном аэропорту кипела жизнь. То и дело проезжали военные грузовики, из которых выгружались солдаты в форме пограничных войск, немедленно занимая позиции внутри и вокруг здания аэровокзала. Милиционеры и люди в гражданском торопливо пробегали по летному полю. Громоздкие тягачи, взревев моторами, потянули от кишки перехода огромный лайнер, и сквозь высокие окна курсантам стало видно элегантное убранство депутатского зала.
– Взгляните-ка на флаги, – пробормотал Арно. Рядом с красным флагом СССР реяли на ветру огромные оранжево-бело-зеленые полотнища.
– Это чьи такие? – спросил Дмитрий.
– Индийские, – подсказал кто-то из темноты. – Индира Ганди прибывает с государственным визитом.
Арно и Дмитрий повернулись к Виктору Селецыну, и он не разочаровал их.
– Грёбаная Индира! – простонал он.
– Идите-ка за мной! – раздался совсем рядом резкий голос Октября.
