— Зачем? Я — страшный, больной, злой, да. Это ты правильно почувствовала.
— Это неважно, я тебя всяким видела. Неужели забыл?
Он помолчал. Трубка терпеливо ждала.
— Я понимаю, тебя любопытство разбирает. Тебе интересно посмотреть на калеку.
— Олег! Не смей так говорить! Я этого не заслужила.
— Извини. Может, я и не прав, но я сейчас никого не хочу видеть. Не-хо-чу, поняла?
Он бросил трубку.
Полежал, повспоминал.
Женька Добрынина училась с ним последние три года — родители поменяли квартиру, и ей пришлось доучиваться в другой школе. У них с Олегом была чистая школьная любовь: задачки вместе решали по алгебре, в кино иногда ходили, гуляли по городу, читали стихи: она любила Ахматову, он… Впрочем, он ещё тогда, в школе, пробовал сочинять свои.
Восемьдесят пятый год. Как давно это было! Десять лет прошло!
Он Женьку даже не целовал ни разу. Робкий был, не смел девчонку обнять, и однажды её отругал, когда Женька сама вдруг проявила инициативу — так прижалась напоследок, при прощании в подъезде своего дома, обвила руками, так красноречиво, откровенно-призывно смотрела в его глаза — твоя же, твоя! Делай со мной что хочешь!
Он тогда и выговорил ей. Мол, некрасиво себя ведешь, Добрынина, это девушке не к лицу, инициатива должна исходить от мужчины…
Хотел говорить со смехом, вроде бы как шутил, подтрунивал над ней, а Женька всё это восприняла всерьез.
— Дурак ты!
Красная от стыда, она побежала вверх по лестнице, крикнула потом сверху, со своей лестничной площадки:
— Ты только собаку свою и понимаешь! Вот и целуйся с ней!
У него тогда Дик был, колли, Женька знала об этом, бывала у них дома. Знала, что он очень любит своего питомца, дрессирует его, обучает разным собачьим премудростям, собирается идти с ним служить в армию.
В армию Дик не попал — колли, шотландские эти овчарки, используются в основном при охране квартир или в спорте, а на серьёзной военной службе нужны немецкие овчарки, ротвейлеры. Потом и о лабрадорах заговорили, Олег мечтал уже о такой собаке.
Когда он уезжал в армию, Женька прибежала к поезду, провожать. Притащила ему букет гвоздик и целый кулёк хороших, дорогих конфет.
— На, сластёна! — синие её глаза ласково блестели. — Там, говорят, сахара мало дают.
— Кто говорит?
— У моей подруги парень на флоте служит, на Балтике. Всё время матери пишет: пришли конфет… А ты писать мне будешь, Олег?
— Напишу, конечно, — легко пообещал он.
И не написал. За два года — ни одного письма. А она ждала, он это знал, чувствовал. Но в девятнадцать лет вся жизнь кажется такой длинной, и столько в ней ещё будет девчонок!
Потом, вернувшись со службы, Олег узнал, что Женька вышла замуж.
Он не стал ей звонить. А мог бы, по старой школьной дружбе. Спросил бы — как живешь? И всё такое прочее. Имел право…
В чём он мог упрекнуть Добрынину? Что обещала конфеты прислать, письма писать. Но сам-то он ничего для поддержания их дружбы не предпринял… Был уверен, что она дождётся.
Сам виноват, конечно, легкомысленно себя повёл. Дал бы ей почувствовать, что нужна ему, что неравнодушен к ней. А ещё бы лучше привязал её — не надо было тогда, в подъезде, отказываться… Сама же согласна была, он понял.
На целых десять лет они потеряли друг друга из вида. И вот позвонила…
Грубо он с Женькой разговаривал, грубо. Зря. В конце концов, она просто хотела его увидеть. Что в том плохого? Больной человек, серьёзно раненый… Неважно, что она замужем, что у неё кто-то там есть, может быть, и дети.
А он не захотел даже увидеть её. Какой стала Женька Добрынина?… Как выглядит?
У них, помнится, разногласия были по собачьему вопросу. К собакам, к его Дику, она была равнодушна. Чистюля-Добрынина однажды была у него в гостях, дома. Дик всё ластился к ней, испачкал её платье своей шерстью. А она потом недовольно морщила носик, брезгливо отряхивала платье: фи, сколько шерсти от этой псины! И зачем вы её в квартире держите?
Его тогда резануло это — «псина». Даже обиделся на Женьку. Подумаешь, принцесса! Дик — вполне достойный и умный мальчик. Зачем же его так унижать?! Он, Олег, тоже, ведь, мог про Женькиного кота, Барсика, сказать что-нибудь обидное…
Словом, они тогда несколько даже охладели друг к другу. Один — собачник, другая — кошатница. Не поссорились, нет, может, характер один на другой наехал, испытывал на податливость. А другой не уступал.
Нет, Барсик и Дик тут не при чём. Оба они, Женька и Олег, решили, наверное, что можно и пожить друг без друга, не встречаться. Молодым кажется, что жизнь длинная, всё ещё успеется.
Потом она узнала про армию, прибежала.
А он не оценил.
Нина Алексеевна в тайне от Олега устроила им с Линдой свидание. Помнила его слова, сказанные ещё там, в больнице: «… Я соскучился по Линде. Как она без меня?…»
Мама позвонила в питомник, попросила лейтенанта Рискина приехать с собакой, стала было объяснять, что это значит для Олега, но Рискин и сам был сдвинут на псах, хохотнул в трубку:
— Кому вы объясняете, Нина Алексеевна?! Сделаем!
И через час приехал — розовощекий, мордатый, рот до ушей. Понимал, что делает хорошее дело для коллеги, и сам при этом радовался будто маленький ребёнок.
Ах, что это была за встреча!
Линда, едва перешагнула порог квартиры, бросилась к Олегу.
Уж она виляла хвостом, виляла так, что, казалось, он у неё вот-вот оторвётся, прыгала на грудь сидящего в каталке хозяина, лизала ему руки, повизгивала от радости, ложилась было на пол, а потом снова вскакивала — и всё повторялось сначала. А смотрела как — ну просто влюблённая дама! Глаза её были полны счастья. Ещё бы! Столько времени не видела любимого своего хозяина, который уехал тогда на большом грузовике, а ей велел ждать. И вот она дождалась, вот он сидит перед ней, гладит спину, треплет за уши, сам едва не плачет, а про неё, Линду, и говорить нечего.
Но почему он сидит в каком-то странном кресле с колесами, почему не встанет, не прикажет ей принести что-нибудь, те же тапочки, она ведь, помнит эти слова: «Апорт, Линда! Тапочки!» И она бы принесла их, подала к самым ногам.
Но хозяин не даёт никаких команд, а только ласкает и говорит вздрагивающим голосом: «Ах ты, моя хорошая, моя дорогая Линдушка!… Соскучилась, вижу. И я скучал по тебе. Мы же с тобой почти полгода не виделись. Как ты там, без меня, а?»
— Всё о»кей, Олег, не переживай.
Рискин — само благодушие, спокойствие. У таких людей — неторопливых, упитанных, умеющих приспосабливаться к любым жизненным невзгодам — практически не бывает проблем. Или они умеют решать их без воплей и нытья. Или эти проблемы за них решает кто-то другой: родители, жёны, влиятельные друзья…
— Серёга, она же исхудала, видишь!?
— Жрёт плохо. — Рискин махнул рукой. — Посмотришь — каша целая. Кость вроде бы обглодает, а на кашу ноль внимания, не силой же её заставлять, покусает.
И он засмеялся — беззаботно и довольный своей «шуткой».
Линда понимала, что речь о ней, слышала своё имя, переводила взгляд с Рискина на Олега, и тот в
