— Что ты, Константин Андреевич, как медведь, напролом лезешь. Не успел старший начальник рта раскрыть, а ты... Давай передохнем, балет вон посмотрим.
Климов поднялся, подошел к телевизору, чуть прибавил звук.
— Вот вытурите меня, пойду в наш железнодорожный институт, к студентам, — сказал Уржумов, думая о своем. — Есть что молодым сказать.
— Ах-ах-ах! — театрально воздев руки, покачал головою Климов. — Сплошная мелодрама.
Он опять вскочил на ноги, стал ходить по вагону.
— Позвал, понимаешь, человека в гости, хотел мирно потолковать, а он...
Голос Климова сорвался, угас. За окном вагона тяжело загрохотало — к станции подходил грузовой поезд. Оба они слушали долгий этот грохот, повернувшись к окнам, с чрезмерным вниманием приглядывались к проскакивающим бортам, давая понять друг другу, что лучше помолчать, радуясь на самом деле такой естественной и очень нужной теперь в их трудном разговоре паузе.
Климов раздвинул пошире занавески на окне.
— Вы что же, грузовые поезда по пассажирским путям пропускаете? — несколько озадаченно спросил он.
Уржумов тоже подошел к окну, стал рядом.
— Да, Георгий Прокопьевич. Причем длинносоставные. Следующий этап — тяжеловесы. Будем просить министерство о соответствующем разрешении.
— Тяжеловесы — это, пожалуй, неплохо придумано, неплохо. — Климов говорил одобрительно, а глаза его были холодны и сердиты. Он нервно задернул занавеску, вернулся к столу. Не сдержал себя, напустился на Уржумова:
— Такие вещи надо согласовывать, Константин Андреевич, — говорил он начальственным, недовольным тоном. — В главке движения, в локомотивном знают? Разрешили? Это же не просто — взял шесть тысяч тонн груза и поехал. Путь, локомотивы...
— Проверяем пока, считаем, Георгий Прокопьевич. — Уржумов оставался спокойным.
— Считаем!... Считайте, но и мы должны быть в курсе дела!.. А эта идея с пропуском грузовых чуть ли не по перрону — твоя?
— Нет, Исаева.
— Вот как! А если дров наломаете, с кого тогда спрашивать будем? Тоже с Исаева? Нет, Константин Андреевич, с начальника дороги спросим.
Уржумов пожал плечами.
— Зачем по этой мелочи в министерство обращаться, Георгий Прокопьевич? Расписание пассажирских поездов мы не нарушаем, безопасность гарантируем... Вот с тяжеловесами потрудней задачка будет. И все же эффективней, чем...
Уржумов замялся, смолк, а Климов подхватил, откровенно теперь уже злясь, понимая, что разговор ничего не изменил, не дал:
— Чем повышение скоростей движения, это хочешь сказать, Константин Андреевич?
— Пусть будет так. — Уржумов встал. — В одно лето выполнить все мероприятия, предусмотренные приказом, невозможно. Я, пожалуй, пойду, Георгий Прокопьевич. Дела есть в управлении, да и вам надо отдохнуть.
— Заботливый какой!.. Садись. Сейчас чаю еще попьем, — Климов явно тянул время, не желая завершать разговор на такой вот ноте. — Рита! — позвал он. — Чаю принесите!
Молчал, подперев щеку кулаком, смотрел в сторону, куда-то в угол салона.
— Поговорили, называется!.. М-да-а... А что я буду министру докладывать, а, Константин Андреевич? Ну, ты войди в мое положение, черт возьми!
— Скажите Семену Николаевичу все как есть.
Климов подождал, пока Рита молча и быстро — понимала момент — ставила стаканы с крепким, коричневым чаем. Сказал с тяжелым вздохом:
— Что ж, ладно. Так и доложим. — Лицо его было жестким. Он поднялся, и стул за ним мягко упал на палас. Поднялся и Уржумов.
— Благодарю за пельмени, Георгий Прокопьевич. В следующий раз я угощаю.
— Риту благодари, не меня, — куда-то вниз ронял Климов скучные слова. — Ее забота.
Уржумов быстро оделся, шагнул в тамбур. Подал руку смущенно чувствующей себя проводнице, ощутил вялое рукопожатие Климова.
— Когда у тебя ближайший на Москву? — спросил тот.
— «Красногорец»... да, уже ушел. Следующий — «Сибирь», в два часа ночи.
— Скажи, чтоб прицепили.
Климов повернулся синей своей шерстяной спиной, пошел в глубь вагона.
«Не забудет он этого разговора, — невесело размышлял Уржумов, закончив обед и глядя сейчас за окно — на клумбу, на управленческих женщин, сидящих в оставшиеся минуты перерыва на скамейках вокруг клумбы. — Пожалуй, и до пенсии не дадут доработать...»
Он глянул на часы, пошел из «кабачка» — короткий его отдых кончился.
ГЛАВА ПЯТАЯ
13.30—14.30
I.
Не заходя в кабинет, Уржумов отправился на «круги» — хотелось самому глянуть поездную обстановку.
Начальник распорядительного отдела Степняк — короткий, полноватый человек, с большой и удивительно круглой головой, с поблескивающим от духоты потным лбом — шариком катился рядом с ним, из кабинета в кабинет, рассказывал быстро, толково и в словах экономно. Он доложил, что обстановка перед Красногорском по четному направлению в данный момент нормализуется, диспетчеры отделения (особенным старанием выделяется участковый диспетчер Бойчук) пропустили почти все транзитные поезда и порожняк, и сейчас все силы брошены на то, чтобы организовать пропуск пассажирских поездов, и в первую очередь «России». «Россия» стояла в Шумкове, товарищ Желнин просил распорядительный отдел побеспокоиться о цистернах для Вогольского завода и он, Степняк, приказал скорый поезд поставить под обгон цистерн — он тоже хорошо понимает, что значит для завода двадцать девятое число. Правда, он считал, что «России» стоять придется недолго, на самом же деле «двойка» стояла более часа. Несколько минут назад ее отправили.
Уржумов, склонив к низкорослому Степняку голову, слушал молча, не прерывая, и по его бесстрастному лицу трудно было понять, как он оценивает действия начальника распорядительного отдела — одобряет их или, наоборот, не считает правильными. Обойдя все «круги», тесные квадратные комнаты дорожных диспетчеров, они вышли уже в широкий темноватый коридор, стояли на толстой, гасящей шаги снующих мимо людей дорожке.
— Выходит, распорядительный отдел своей точки зрения не имеет? — сухо сказал Уржумов.
— Константин Андреевич! Желнин — первый ваш заместитель и... Я думаю, что дисциплина...
— Вы правильно думаете, Степняк. Но над приказами...
— Приказа не было, Василий Иванович попросил меня...
— Тем более. Вы в таком случае переусердствовали. Надо было пойти к Желнину и сказать ему... Вы же не новичок, Степняк!
