Понятно говорю?
— Понял вас, Георгий Прокопьевич!
Желнин долго потом держал руку на положенной уже трубке.
III.
Ровно в шестнадцать тридцать Колобов сидел в мягком глубоком кресле перед столом первого секретаря обкома партии Бортникова. Виталий Николаевич, в ловко сидящей на нем коричневой паре, расхаживал по большому светлому кабинету, слушал заведующего промышленно-транспортным отделом молча, не перебивая, лишь изредка что-либо уточняя. При этом он вежливо выжидал конца фразы, естественной остановки говорившего, чтобы не нарушать мысли, не сбивать. Вскоре Бортников сел против Колобова в такое же массивное мягкое кресло, смотрел на него карими спокойными глазами, в которых жила всегда поражающая Колобова внутренняя уверенная сила. Говорить Колобову с Бортниковым было всегда трудно, потому что с п е р в ы м нельзя было быть даже в мелочах неискренним или не до конца убежденным в том, в чем стремился убедить сам; неуверенность мысли Бортников чувствовал каким-то особым чутьем, легко находил в такой мысли слабинку, сразу потом теряя интерес к разговору и собеседнику. Он открыто не любил людей, которые пришли в его кабинет за е г о мнением, мнением первого секретаря обкома, чтобы потом, при случае или надобности, размахивать этим мнением, как флагом, ссылаться на него, не вкладывая ни крупицы собственного «я». И наоборот, с уважением относился к тем, кто, не нарушая, разумеется, этики, горячо и смело отстаивал свои убеждения, доказывал свою правоту. С такими людьми Бортников беседовал с удовольствием и подолгу, и встречи эти, обмен мнениями нередко ощутимо влияли на принимаемые решения...
Слушая Колобова, Бортников время от времени кивал темноволосой головой, но понять эти кивки было сложно — то ли Виталий Николаевич соглашался с тем, что говорил ему Колобов, то ли подтверждал ими какие-то свои мысли. А Колобов в деталях рассказывал о заседании совета, о том, какую дружную оценку дали директора железнодорожникам, — он подчеркнул при этом, что такие вот принципиальные разговоры бывали уже не раз, но, увы, дело вперед почти не движется. Красногорская дорога все наращивает задолженность по отгрузке промышленной продукции, тысячи и тысячи тонн грузов лежат на складах... А этим летом вообще сплошь и рядом сбои, срывы графиков движения поездов, простои подвижного состава. Давно пришла пора спросить с Уржумова со всей мерой ответственности.
Когда Колобов умолк, Виталий Николаевич задумчиво рассматривал что-то за окном кабинета.
— Знаете, Сергей Федорович, — заговорил он ровным, несколько суховатым баритоном. — Партийный работник, и особенно в вашем положении, не должен предвзято относиться к каким-то конкретным людям и конкретным проблемам. В том, что железная дорога стала для промышленных предприятий своего рода тормозом, есть и наша с вами вина. Да-да! Не качайте головой. Вспомните время, когда мы с вами только начинали — вы заведующим отделом, а я секретарем: уже тогда железнодорожники хромали. Но, видно, поддались мы с вами какой-то общей инерции, успокоенности, думали, что вся причина в кадрах руководителей на местах. Хорошо помню свой разговор с министром — он ведь тогда успокоил меня, з а в е р и л... И вот стоим перед свершившимся фактом!
Бортников развел руками, поднялся; снова стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Из дальнего угла неожиданно спросил Колобова:
— А что бы вы, Сергей Федорович, предложили по нормализации положения на нашей дороге? Что особенно мешает сейчас железнодорожникам, чем могут помочь им промышленные предприятия?
— Помочь?! — несколько недоуменно протянул Колобов, но, уловив взгляд Бортникова, тут же поспешил перестроиться. — Помочь, Виталий Николаевич, заводы, конечно, могут — надо не держать на подъездных путях вагоны сверх нормы. Это бы значительно высвободило их парк.
— Солидный и древний резерв, — бесстрастно согласился Бортников. — Ну, а еще?
— Еще?.. Вы... так неожиданно, Виталий Николаевич...
— Почему же неожиданно, Сергей Федорович? — Бортников сел за свой стол, взял в руки целый пук остро отточенных цветных карандашей, вертел их в пальцах. — Давайте вот поразмышляем вместе: чем и в чем мы можем железной дороге помочь? Вот был я сегодня на сортировочной станции — знаете, Сергей Федорович, любопытных вещей я там понаслушался. Представьте: железнодорожники мучаются, например, от нехватки крестовин. Новых не хватает, не успевает промышленность обеспечить а на изношенных крестовинах нельзя держать высокие скорости поездов — рискованно. Выросли в снабженческую проблему стрелочные переводы, рельсы, кое-что еще. А разве наши предприятия не смогут изготовить многие из этих не очень сложных деталей? Разумеется, придется согласовать с Москвой.
— Надо подумать, Виталий Николаевич.
— Правильно, подумайте. И вот еще над чем, Сергей Федорович, — Бортников вытащил из внутреннего кармана пиджака письмо Забелина, развернул его перед собою на столе. — Изучите, пожалуйста, вопрос реконструкции нашей сортировки. Есть предложения, — он положил ладонь на письмо, — удлинить пути станции, модернизировать горки, усилить тормозные позиции на этих горках, словом, сделать их мощнее. Предложения разумные, но меня смущает одно обстоятельство: как все это сделать в условиях действующей станции? Думаю, вам следует пригласить специалистов, ученых из НИИ...
— Виталий Николаевич, — Колобов осторожно кашлянул, — но это ведь сугубо технический вопрос, — я полагаю, что мы, партийные работники... То есть, я не хочу сказать, что мы не должны вмешиваться в дела станции, но такие чисто ведомственные подробности, как удлинение путей...
— Продолжайте, Сергей Федорович, я внимательно слушаю вас.
— Виталий Николаевич, понимаете... у меня за годы работы в обкоме сложилось стойкое мнение, что некоторые хозяйственные руководители сознательно, что ли, прибегают к нашей помощи, стремятся доказать, что тот или иной вопрос может решить только обком партии, и никто больше. Причем доказывают это умно и квалифицированно, с выкладками в руках — не придерешься.
— Это вы об Уржумове? — спросил Бортников.
— И об Уржумове тоже, — кивнул Колобов. — Хотя к нему это относится в меньшей степени, чем к другим.
— Ну и?..
— Ну только ведь и слышишь, Виталий Николаевич: помогите в том, помогите в том... А начнешь разбираться — сами бы вполне справились. Вот, на прошлой неделе, разбирался я с заводом «Автогеноборудование» — там заводик-то... А проблему «союзную» выдвинули — где им кислородные баллоны заправлять...
— Оставим пока этот «Автоген», — поморщился Бортников. — Что-то мы в сторону ушли... Так вот, Сергей Федорович, давайте проведем такой технический совет в обкоме. Речь тут не столько об удлинении станционных путей, сколько вообще о технической политике.
— Хорошо, — опустил глаза Колобов.
— Теперь второй вопрос. — Бортников помолчал. — Не разделить ли ваш отдел на два, Сергей Федорович, — на промышленный и транспортный?
— На два? — удивленно переспросил Колобов. — Тогда, пожалуй...
Тогда, пожалуй, он вообще на железнодорожников влиять не сможет. А заведующий новым отделом станет защищать интересы только транспортников... Да-а, задал первый задачку, нечего сказать!
— На мой взгляд, Виталий Николаевич, лучше бы нам остаться в прежнем составе. Как-то уж сложилось до нас, годами работали.
— Вот-вот, годами! — Бортников поднял вверх палец. — А теперь давайте по-другому попробуем. Специализация, как известно, дает рост производительности труда... Если говорить о помощи нашей дороге конкретно, то, может быть, вот за что возьмемся: организуем своеобразный центр... или, скажем лучше, штаб по оказанию помощи железнодорожникам силами трех обкомов, трех областей.
— Это... по-моему, это хорошая мысль, Виталий Николаевич! — откликнулся Колобов, в душе досадуя на себя — мог бы и сам предложить, простая же вещь.
— Начнем вот с чего, — Бортников выдернул из мраморной подставки первую попавшуюся ручку и стал