папа выкрал, что она их на суде засудит. А тетя Вера обратно кричала на маму: сама виновата, зачем, старая, связалась с мальчишкой. Бабушка просила их не ругаться, потом заплакала, за ней и мама. Я испугалась, тоже заревела. А папа молчал, ничего не говорил, даже на гадкие слова не отвечал маме, а потом как хлопнет дверью, аж дом встряхнуло, и ушел. А мы, наревевшись, сели чай пить из самовару, потом бабушка нас проводила на вокзал, и мы уехали.
Учительница и девочка шли некоторое время молча.
Вера Алексеевна размышляла о том, как бездумно люди запутывают жизнь, страдают сами, заставляют страдать других, ни в чем не повинных.
Надвигался вечер. По дорожкам бродили отдыхающие, все больше — пары, Скрипела под ногами мелкая галька, слышались приглушенные голоса, взлетел легким фейерверком женский смех.
Вера Алексеевна взглянула на притихшую Надю: загрустила, должно быть?
Вдруг девочка воскликнула с какой-то веселой злостью:
— А, нехай они все провалятся! Не больно-то они нам нужны.
Вера Алексеевна вздрогнула от неожиданности, хотела сказать «не надо так», но только вздохнула.
Они подошли к двум каменным обелискам, обозначавшим въезд в санаторный парк.
— Иди домой, Надюша, — учительница ласково погладила ее по плечу, — Уже восьмой час, мама тебя будет искать. Завтра увидимся на берегу, хорошо? Приходи…
— Ага, до завтра! — Надя скинула туфли и, подхватив их, побежала, мелькая босыми ногами, к белым домикам в отдаленье.
В эту ночь Вера Алексеевна не могла заснуть. Рассказ девочки растревожил ее. Пошли мысли о неблагополучных детях, зачатых случайно, рожденных бездумно. Потом память выплеснула свое горькое, она была бездетна, собирались с мужем усыновить ребенка, не решились. Время шло, она работала с детьми, хватало ей радостей и горестей, последних было больше. Теперь уж, конечно, поздно. И нечего вспоминать прошлое, надо спать. Девочку жалко — такая милая девочка.
Промаявшись часа три, Вера Алексеевна поднялась и пошла к медсестре просить снотворное. Сегодня дежурит толстушка Лидочка, она даст. Но сестринская комната была пуста. Громко тикали часы на белом шкафчике, показывая половину второго. Настольная лампа освещала раскрытый журнал с записью врачебных назначений и брошенную на нем ручку. Подождав несколько минут, Вера Алексеевна решила спуститься этажом ниже. Там, в мужском отделении, тоже есть сестринский пункт.
Здесь дежурная сестра была на месте. Она сидела, склонившись над журналом, переписывая в него что-то с маленьких листков. Лицо ее было скрыто пышной челкой ярко-рыжего цвета, выпущенной из-под косынки.
— Сестричка, — сказала Вера Алексеевна расслабленным голосом, — наша Лида куда-то ушла, а я никак не засну, дайте мне, пожалуйста, снотворное.
Сестра подняла голову, и учительница увидела лицо с нарумяненными скулами и густо накрашенным большим ртом. Женщина была немолода и некрасива.
— Чего вам? — спросила она сердито, и Вера Алексеевна повторила просьбу.
— Если я буду раздавать снотворное чужим больным, своим не останется.
— Не все же сто человек придут к вам, — пыталась пошутить Вера Алексеевна, но голос ее прозвучал жалко. — У меня даже голова кружится…
— Раз кружится, садитесь. Сейчас посмотрю. — И сестра отошла к стеклянному шкафчику с лекарствами.
— Рая, где же ты? Бутылки открыты, тащи мензурки! Твой уж психует, говорит, ты ушла на террасу… — трескучая скороговорка влетела в дежурку, опережая Лидочку. Сама она замерла на пороге и покраснела, увидев Веру Алексеевну.
— А вы чего не спите? — в голосе Лидочки прорвалась досада.
— Ладно-ладно, — спокойно ответила из-за двери шкафа немолодая сестра, я дам твоей больной нанбутал, потом мне отдашь.
Она протянула Вере Алексеевне таблетку и налила воду в одну из четырех мензурок, стоявших на столе.
— Запейте, да поскорей бай-бай, приятных вам снов… Учительница улыбнулась кисло, в голове звенит от бессонницы, а у этих она ни в одном глазу: готовятся к ночной пирушке. Вера Алексеевна поблагодарила и вышла. За спиной у нее звякнула посуда, послышался шепот и сдавленный смех.
Назавтра девочка не пришла на пляж. Не было ее и послезавтра. В книжном киоске учительница купила для Нади рассказы Чехова, с картинкой на обложке. Гуляя в парке, Вера Алексеевна посматривала по сторонам, надеясь встретить девочку. Поджидала ее и у дороги, ведущей к домам персонала. Напрасно.
А еще через день, когда Вера Алексеевна сидела в своем кресле под тентом и смотрела чаще на дорожку, чем на море, пришла сестра из мужского отделения, та, что давала ей снотворное. При ярком дневном свете лицо ее казалось еще более вульгарным и грубым.
Сестра оглядела сидящих под тентом и направилась к Вере Алексеевне. «Что ей от меня нужно?» — подумала учительница с неприязнью. Сестра поздоровалась, а потом сказала шепотом:
— Тут моя девчонка взяла привычку к вам бегать, так я прошу, не поваживайте ее. Детям запрещено общаться с больными…
— У меня нет активного процесса…
— Мне это ни к чему, — ответила сестра. — У нас есть правила, мы обязаны их соблюдать. Еще она говорит, в кафе вы ее водили. Я ей показала кафе: вот, говорю, тебе мороженое, а вот и пироженное. Пусть не забывается.
— За что же… девочку? — Вера Алексеевна поднялась. — В чем она виновата? Не она просила меня, а я пригласила ее…
— Пригласили? Что это вы придумали: девчонку — в кафе? Или деньги у вас чересчур лишние… или… Слушайте, а вы, часом, не с Киева?
И она впилась злыми глазами в лицо Веры Алексеевны.
— Нет, часом я с Москвы, — ответила Вера Алексеевна сердито. — Не все ли равно, откуда? Я учительница, педагог, всю жизнь с детьми…
— Так что не обижайтесь, — уже миролюбиво закончила сестра, делая шаг в сторону, — Пусть с детьми играет или книжку читает.
— Вот я и собиралась подарить ей книжку. — Вера Алексеевна вынула из сумки рассказы Чехова. — Раз мне нельзя, с ней видеться, передайте, пожалуйста, от меня.
Сестра протянула было руку, но отступила еще на шаг.
— Ладно, обойдется. Пусть лучше бегает и купается, покуда тепло. Успеет еще начитаться.
Она повернулась и пошла по дорожке, покачивая бедрами.
Глядя ей в спину, возмущенная Вера Алексеевна с удивлением отметила, что эта некрасивая грубая женщина прекрасно сложена: такой плавной линией очерчено ее тело, так тонка талия, стройны ее легкие ноги. Просто удовольствие смотреть, как она идет. Пожалуй, мог в нее влюбиться этот молодой киевлянин, Надин отец.
А впрочем, разве обязательно надо влюбиться?
Вера Алексеевна подошла близко к морю и подставила разгоревшееся лицо под свежий ветер, наполненный мельчайшими брызгами.
Дни шли быстро, размеренные часами процедур, еды, отдыха — одинаковые, как обкатанные морем камушки.
Вера Алексеевна часто вспоминала девочку. Беспокоилась, что будет с ней дальше. Жалела и мать: одинокая женщина, поздний ребенок, случайные связи. Незавидная у нее жизнь.
Наступила середина мая, леченье заканчивалось. Однажды утром учительница отправилась в дальнюю прогулку по берегу. Может быть, встретит Надю, хотелось бы повидаться. Солнце уже припекало. Опасаясь его, Вера Алексеевна открыла сиреневый зонтик. Но солнце сияло, ударяя горячими лучами в море, в берег, оно было вверху, внизу — кругом.
Ушла она далеко, стала уставать — от зыбкой гальки, от блеска воды, от горячего дыханья камней. Уже думала повернуть, но тут увидела возле небольшой скалы группу ребят и подошла ближе.
