Разжился он молодыми ребятами студенческого вида. Обыграл немного, но, главное, выяснил, что родители их – люди состоятельные, в министерстве работают. В Москве. И очень преферанс жалуют. У себя дома клуб организовали из своих же сослуживцев.
Не стал Лева, седовласый, похожий, кстати, на Эйнштейна, мужчина, обыгрывать юнцов. Процацкался с ними недели две, пока те отдыхали. Одессу показывал, преферансными задачами изумлял. На дачу возил, медом угощал. С отцом, профессором (настоящим), за пасекой наблюдающим, познакомил. И конечно, получил приглашение в Москву. Ну и что, что от детей? Сам слышал, как о нем по телефону родителям рассказывали, и понимал, что приглашение родичами завизировано.
Завидовали мы Штейну. Партнеры его, дружки, в долю просились. Уговаривали, чтобы взял с собой. Не взял. Сослался на то, что общество – слишком изысканное. Что следует быть особо осторожным.
Изысканное общество... И осторожность – особая...
Тело Штейна родственникам выдали в закрытом гробу. Посоветовали не задавать вопросов. Это все – в милиции. Единственное, что сообщили: разбился, выпав из окна высотного здания...
Вот такая, связанная с путешествиями жизнь...
Но можно отбросить эти страсти. Жизнь шулера полна и мягких, не таких ужасающих оттенков...
Если вспомнить свою – понятно, разное было. Было то изо дня в день. Но слова «образ жизни» навевают совершенно разные картинки...
Одна – квартира, в которой пришлось обитать больше года. Будучи в розыске. Занятно, что располагалась она в центре Одессы. Комната с фанерными стенами размером шесть квадратных метров. Окна – нет, отопления – тоже. Нет и туалета. Ближайший – на расстоянии одной остановки троллейбуса. (Радовался, если угадывал с транспортом.) И самое экзотичное – в комнате росло дерево. Из стены выступал широченный забеленный ствол огромного клена. По всем признакам – бесхозное убежище бомжей. Как бы не так... За эти хоромы приходилось платить приличные по тем временам деньги. Что оставалось делать? Тех, кто в розыске, квартиросдатчики не слишком жалуют...
Шик свободной жизни «каталы»...
Иная картинка...
Та, давняя, самая первая студенческая история, в которой Гришка подставил и Юрка спас, оказалась с продолжением.
Проходит шесть лет. Я уже не подарок. Живу с игры. Все знаю. Не все – многое. Удивляюсь своей тогдашней наивности.
Встречаю однажды Седого. Вернее, он меня на улице остановил. Разговариваем ни о чем: о жизни молодого специалиста, и ловлю себя на том, что отношусь к нему снисходительно, что такие, как он, нынче для меня – клиенты.
Но он-то всего не знает и вдруг предлагает игру. Крупную, с теми же партнерами, на другой, правда, хате.
Интересно становится, соглашаюсь, конечно. Не только из интереса, а и с вполне конкретной целью: нажить. Договариваемся.
На следующий день встречаемся и едем на хату. На поселок.
Там складывается не очень симпатичная ситуация.
Квартира обшарпанная с засаленными обоями, с линолеумом на полу, который местами отсутствует.
Хозяйка квартиры – сухая, нестарая еще женщина, задуманная как красавица, но весьма потасканная и какая-то опустошенная. Пристально и печально посмотрела на меня, открыв дверь. Взгляд без искры, хотя и почувствовалось сразу: воздержание – стиль ее жизни.
Партнеры – не совсем те.
Один – из бывшей троицы, тот, который ни рыба ни мясо. Встретил меня равнодушно. Как будто я за сигаретами на десять минут отлучился. А он не курит.
Другой – сморщенный, маленький, почти старик, в очках с толстенными линзами. Болезненный и хитрый.
Обстановка, атмосфера очень неприятная, нездоровая. Из такой квартиры хочется поскорее уйти. Но куда уж денешься. Да и привык к тому времени в разных атмосферах осваиваться.
Резину не тянем – знакомимся, садимся играть. И сразу же начинает эта компания незатейливо, оскорбительно примитивно шельмовать.
Ну, думаю, разочарую я вас, ребята. Занятно так стало радостно. Нравилось всегда растерянные лица наблюдать.
Рано обрадовался...
С «маяками» проблем не было. Они пользовались той же системой сигналов, которую облюбовали аркадийские жулики еще лет двадцать назад и с удовольствием применяют по сей день. «Маячит» троица друг другу. Помалкиваю, пеленгую, расшифровываю информацию. Мне она даже нужнее. До них долго не доходит, нервничают. Сыгранности у них не получается. Вернее, выходит, что сыграны не только они между собой, но и я с ними.
Седой первый сообразил, что я читаю их «маяки», прекратил сигналить. Очкарик с тихоней понять ничего не могут, сердятся на Седого за отсутствие информации. Психовать начали, поругиваться.
Дошло и до этих, когда я взялся за ними колоды перетасовывать. Поначалу не мешал, но больно крупные игры начали заряжать, чувствую, не угонюсь.
Когда первый раз за очкариком перетасовал, они поперхнулись, замерли от неожиданности. Понемногу пришли в себя. После третьего вмешательства старикашка нервно заметил:
– Вы, молодой человек, тасуйте, когда придет ваша очередь.
