прижаться к тебе всем телом. Все вокруг пусто постыло без тебя. И ничто не заставит меня поверить, будто я не имею на тебя прав, Анжелика. Что-то в глубине души твердит мне, что есть иное объяснение этому колечку. Но ты, милая, ты поверила. Я прочел это на твоем лице – и не в силах был поколебать твою веру. Я пытался изменить свое отношение к тебе, но пришел к выводу, что это невозможно.
Все равно сгораю от желания быть с тобой и без конца терзаюсь сожалениями. Ибо все это время молчал. Не хотелось давить на тебя. Мне казалось, что твое чувство ко мне должно вырастать постепенно, без принуждения. Я думал, что у нас еще так много времени…" – Глаза защипало, и Гарет беспомощно покачал головой. Вот и последняя фраза так и не написанного послания: «Я слишком долго ждал, милая, и теперь уже никогда не смогу сказать, что люблю тебя…»
Он прижал ладонь к глазам. Все его сильное тело сотрясалось от подавленных рыданий.
Но вот Гарет совладал со слабостью, набрал побольше воздуха в грудь и взял все еще дрожавшими пальцами ручку. Все тот же лист бумаги. Нет, Анжелике он писать не может, как не может и далее откладывать письмо отцу. Следовало сообщить, что он здоров и невредим и каким образом при необходимости можно будет с ним связаться. Он не станет писать о том, что не может вернуться домой…
"…бои в Гонсалесе и Голиаде увенчались успехом. В Голи-аде мы захватили две сотни мушкетов и пару пушек. В наших рядах уже пятьсот добровольцев, и на днях мы вышвырнем генерала Коса за границы Техаса. Наше знамя простого белого цвета, с черным рисунком. Вверху изображена звезда, а под ней пушка и надпись: «Иди и возьми ее сам!»
Мы уверены, что победим, ведь теперь нас ведет в бой сам Стивен Остин! Я очень рад снова видеть его в наших рядах и считаю большой честью быть лично знакомым с таким человеком.
Прилагаю адрес, по которому мне можно писать. Передай мои наилучшие пожелания всем обитателям «Круга Д». Надеюсь, работа над проектом движется успешно.
Твой любящий сын, Гарет".
Джон закончил читать письмо и поднял глаза на бледное лицо Анжелики. С болезненно сжавшимся сердцем он наблюдал, как поспешно подошел к ней Питер, молчаливо предлагая свою поддержку.
– Это… это все, что Гарет написал?
– Да, это все, Анжелика.
С тех пор как уехал Гарет, они успели прийти к некоторому соглашению. Жанет, дочь Джона, так и не привыкла вновь к данному при рождении имени и настояла на том, которое носила столь долгие годы. В конце концов Джон уступил, находя утешение в том, что его называют «папа Джон». Эти слова будили в нем дорогие сердцу воспоминания – он надеялся, что и в Анжелике тоже.
Однако у Джона сложилось подозрение, что Анжелика не ищет утешения в прошлом… С того самого дня, как из «Круга Д» уехал Гарет, Джон то и дело замечал горечь на дне огромных прекрасных глаз. Частые приступы тоски говорили о том, с каким трудом ей дается обретение прошлого и какую силу имеет над ней настоящее. А что касалось будущего… Джон был уверен, что она даже в мыслях не смеет промолвить это слово. Время, время… им всем необходимо время…
Лицо Анжелики оставалось бесстрастным, и только легкий румянец, сменивший давешнюю бледность, говорил о переживаемой ею буре чувств. Питер обнял ее, и она подняла на него взгляд. Молодой шотландец любит ее. Джону это бросилось в глаза сразу, и он надеялся, что присутствие Питера поможет ей…
Анжелика снова обратилась к отцу. Было видно, что самообладание вот-вот ей изменит.
– Гарет… он что же, так и не пишет, когда вернется домой?
– Нет, Анжелика, – грустно ответил Джон. – Похоже, им еще предстоит задержаться под Сан-Антонио. Такой город не возьмешь с налету. Кос успел там окопаться.
– Гарет не вернется домой… покуда я здесь. Ее слова прозвучали мертво, безжизненно.
– Анжелика, но ведь он вступил в армию, пусть и добровольческую. Он не может просто взять и вернуться…
– Он вообще не вернется – пока я остаюсь под этой крышей. Он не желает видеть меня, и я его не виню. – Анжелика подошла к Джонатану Доусону и сжала его локоть: – Папа Джон, я возвращаюсь в Реал- дель-Монте.
– Нет, – быстро возразил Джон Доусон, накрывая ладонью ее маленькую ручку. – Нет, дорогая, этим проблему не решить!
– Я отправлюсь к своей семье, и тогда Гарет сможет вернуться в «Круг Д». Ведь это его дом, а не мой. Он столько работал, чтобы построить его… и чтобы защитить. Я не имею права занимать его место и не собираюсь…
– Дорогая, ты не занимала ничьего места! Это просто временная отлучка! Когда Сан-Антонио будет взят, Гарет вернется домой, и тогда…
– Он не вернется. Я знаю… – Ее голос прервался глухим рыданием. Она вдруг обернулась к Питеру: – Ведь вы отвезете меня обратно, Питер? Я не стану вам обузой. Я привыкла к тяготам пути. И легко приспосабливаюсь.
– Анжелика, вы никогда не будете для меня обузой. Можете не сомневаться: от вашего общества я получу одно лишь удовольствие.
– Значит, договорились.
– Ни о чем вы не договорились! – вскричал Джон. – И никуда ты не поедешь. Бегство никому не поможет!
– По крайней мере это позволит Гарету вернуться!
– Нет! Я не стану жертвовать одним своим ребенком ради другого! – Столь яростная вспышка Джонатана обратила Анжелику в камень, и она даже не обратила внимания на простертые к ней руки. Однако он все же привлек ее к себе и забормотал, гладя по спине: – Анжелика, просто должно пройти еще немного времени. Вы же с Гаретом договорились, что ты пробудешь здесь целый год…
– Да, но с тех пор обстоятельства переменились.
– Совершенно верно, дорогая, они переменились. И теперь у тебя еще больше причин остаться в «Круге Д».
– Нет, – глухо ответила она, уткнувшись Джону в грудь, – теперь у меня еще больше причин уехать.
– Анжелика, дорогая, обожди хоть немного, – взмолился Доусон, заглядывая в полные слез глаза. – Пусть по крайней мере кончится год, о котором вы условились с Гаретом. Это совсем недолго.
– Это время покажется мне вечностью.
– Ну хорошо… тогда дождись хотя бы своего дня рождения… он в феврале. Я пока не говорил тебе, хотел сделать сюрприз, но я получил письмо от тети Минетты. Ты ведь помнишь ее, не так ли?
– Тетя Минетта?.. – Теперь ее память без труда возвращалась в прошлое. Перед мысленным взором предстала добрая нянюшка, которая была у них с мамой единственным близким человеком. – Мамина тетя Минетта?!
– Да, дорогая. Она по-прежнему живет в Новом Орлеане. Когда вы с мамой пропали, я, как мог, помогал ей – ведь это была последняя ниточка, связывавшая меня с вами. Если бы не жестокая лихорадка, задержавшая ее отъезд, она наверняка оказалась бы в одном фургоне с вами. Едва почувствовав в себе силы для путешествия, она принялась собираться, но тут пришло письмо с печальным известием. Когда ты нашлась, я тут же сообщил тете Минетте, и она пообещала приехать на твое восемнадцатилетие. Мы хотели устроить сюрприз. Ты ведь не захочешь обижать ее, дорогая?
– Папа Джон…
– Или обидеть меня?..
– Ну ладно, – порывисто вздохнула Анжелика, не в силах устоять перед мольбой, светившейся в его взоре. – До той поры я останусь. Мне еще никогда не приходилось по-настоящему праздновать день рождения. Двадцать пятого февраля. Откуда мне было знать?
Рыдания сжали ей горло, Анжелика резко повернулась и поспешила укрыться в своей комнате. Жестокая, беспощадная реальность не давала ни минуты покоя. Да, теперь она точно знает, кто она такая, и когда появилась на свет, и что означали ее ужасные сны. Теперь она обзавелась не одной семьей, где ее любят, а сразу двумя. Она больше не нищая кухарка, а дочь хозяина большого имения, со всеми вытекающими отсюда последствиями. После того как ее права на это место были доказаны, даже ковбои на
