человек окажется таким законченным негодяем! Она отрывисто спросила:
— Неужели ты не понимаешь, Манон, что он пытается сделать? Он рассчитывает лишить тебя единственной поддержки и избавиться от человека, который видит его насквозь и надеется защитить тебя от него!
— Остановись! Прекрати, Мари!
— Он рассчитывает постепенно разрушить твою уверенность в себе и твою силу воли, чтобы иметь возможность полностью контролировать тебя, как это было со всеми другими женщинами, которых он когда-либо знал!
— Нет, он изменился! Он любит меня! Мы уже разрешили наши разногласия, его чувства постоянны!
— Значит, теперь ты в нем уверена?
— Oui.
— Так уверена, что сможешь теперь сказать ему о ребенке?
— Мари… — Манон сделала шаг в ее сторону. — Пожалуйста… Жерар может вернуться в любую минуту.
— Ты не скажешь ему.
— Пока нет. Когда Габриэль вернется, я…
— А если молодая леди никогда не вернется?
— Не допускай и мысли такой! Жерар никогда не оправится от такой потери. Он никогда…
— …И никогда не примет твоего ребенка. Манон не ответила. Все ее хрупкое тело задрожало…
— Мари, если ты хоть сколько-нибудь любишь меня, подумай, как осложняет мои отношения с Жераром твоя ненависть к нему. Прошу тебя, попытайся принять его.
— Non.
— Если ты не сможешь этого сделать, то прошу быть хотя бы терпимой, чтобы я была избавлена от необходимости…
— Хорошо.
Мари была не в состоянии позволить Манон сказать последнее слово, испытывая боль от сознания того, насколько мощным оказалось влияние этого злодея. Мари понимала, что ее дорогая Манон нуждается в ней сейчас больше, чем когда-либо. Она смахнула слезу со щеки и кивнула:
— Ради тебя, ma petite[15], ради тебя я попытаюсь видеть только то, что видишь ты, и знать лишь то, что ты захочешь. Cela soffit? [16]
В порыве благодарности Манон крепко обняла Мари, выражая таким образом свою любовь к ней, что выдало, насколько глубоко было ее отчаяние. Оторвавшись от нее через минуту, она попыталась улыбнуться.
— Oui, достаточно. Merci, Мари, — рыдания прервали слова Манон. — Мне было бы так больно потерять тебя.
Мгновение спустя Мари закрыла за собой дверь спальни, а прерываемые слезами слова Манон все еще звучали в ее ушах. Мари понимала, что трагедия близится к развязке, но была бессильна что-либо предпринять.
Ее бедная дорогая Манон…
— Разумеется, Жерар.
Губернатор Вильям Клейборн поднялся из-за стола и направился к Пуантро. Полуденное солнце освещало его представительную фигуру через окно за спиной. Он дружески положил руку на плечо Пуантро. Стараясь успокоить его, он продолжал:
— Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Я немедленно назначу человека для решения этой проблемы, поскольку наша ответственность за похищение Габриэль вполне очевидна.
Клейборн опустил руку и покачал головой.
— С тех пор как я стал губернатором, меня более всего беспокоит то, что до сих пор не удалось направить отряд на Гранде-Терре, чтобы восторжествовала законность. У меня нет сомнений, что этот капитан Роган Уитни является одним из тамошних пиратов. Но с похищением Габриэль он зашел слишком далеко. Жители Нового Орлеана, так же как и я, горят желанием разобраться с этим делом. Можете быть спокойны, я сделаю все что смогу для возвращения вашей дочери. Я постараюсь также, чтобы капитан Уитни предстал перед правосудием.
Улыбнувшись, Жерар протянул руку:
— Вильям, вы — мой добрый друг. Несколькими минутами позже, уже на улице, Жерар мысленно перебирал детали разговора, состоявшегося с его «другом». Это позабавило Пуантро. Вильям Клей-Гюрн продолжал по-прежнему верить ему и полагаться на пего. Какой же он дурак! Но полезный дурак.
Габриэль скоро будет с ним… на его собственных условиях.
— Я этому не верю…
Слова Габриэль повисли в воздухе — Роган оставался и неподвижным и молчаливым. Лишь заходящее солнце освещало сквозь оконце сгустившийся полумрак. Атмосфера нереальности царила в каюте капитана.
Дальнейшие объяснения не доходили до Габриэль.
Пронизанный напряженным ожиданием день, ознаменованный высадкой Бертрана и Портера в бухте, обернулся для Габриэль неприятностями, к которым она по-настоящему не была готова. Как ни странно, но за время, проведенное с Роганом, они почти не говорили о миссии Бертрана и Портера, тщательно избегая этой темы. С наступлением вечера она почувствовала себя по-настоящему больной, настолько это давило на нее. Она решилась нарушить негласное табу, прямо спросив Рогана, что он потребовал от отца за ее возвращение, и была потрясена массой перечисленных им пунктов.
— Не может быть — это несерьезно! — срывающимся голосом бросила она, глядя в сузившиеся глаза Рогана. — Вы требуете слишком много! Официальное признание в сотрудничестве отца с Гамби; публичное снятие всех обвинений с вас и ваших людей; перевод денег с личного счета моего отца для перераспределения между наследниками погибших моряков, вдобавок все это должно быть подтверждено губернатором Клейборном и опубликовано в газетах? Вы сошли с ума! Если отец согласится на эти условия, он будет уничтожен!
Роган ничего не сказал.
— Роган… — Габриэль сделала неуверенный шаг в его сторону. — Неужели вы сможете поступить с ним так жестоко?
Взгляд Рогана наполнился ненавистью:
— Я не испытываю ни малейшего неудобства, требуя справедливости, и это еще очень далеко от того, что следовало бы потребовать.
— Справедливость? Должна сказать, что вы ошибаетесь! Мой отец не мог сделать всего того, в чем вы его обвиняете! Он — трудный и сложный человек, но не злодей, каким вы его изобразили.
— Он гораздо хуже, чем просто злодей. Он — убийца и садист.
— Нет!
— Габриэль… — Пламя ненависти угасло, оставив в уголках глаз морщинки. — Жерар Пуантро, которого вы знаете как любящего отца, без сомнения, не способен на такие злодеяния, однако скрывающийся под этой маской злобный преступник, безусловно, способен.
— Вы не правы!
В одно мгновение Роган оказался рядом с ней и сорвал с себя белую льняную рубашку, обнажив клеймо, которое Габриэль видела прежде много раз. Она задохнулась, когда он схватил ее за руку и заставил провести пальцами по выжженной букве. Он твердо произнес:
— Буква «П» являет собой начало фамилии человека, который уничтожит тебя…
Тело Рогана прожгло огнем до кончиков пальцев, и Габриэль промолчала, когда он бросил:
— Это слова вашего отца. Вы действительно верите, что я мог ошибиться?
Габриэль попыталась отодвинуться, но Роган ей не позволил. Напротив, он плотнее приложил ее руку к своей груди. Она почувствовала, как тяжело бьется его сердце.
— Вы не ответили мне, Габриэль.
