платформа оппозиции 1927 года, наводит на соображения, которые мы и выскажем здесь, чтобы показать, насколько серьезны были расхождения, — и на этом покончить.
Отметим еще раз, что выдвигаемые оппозицией факты используются ею как примеры, иллюстрирующие применение неверных методов или же неправильное применение верных методов. Речь все время идет о методах, тенденциях, руководящих идеях (в каждой строчке платформы, во всех тезисах «за» и «против» бросается в глаза ходячее слово «уклон»). Таким образом, по существу дело идет о более или менее резких отклонениях вправо и влево от принципов или тактики ленинизма.
Во-первых, «точные» (статистические) данные, на которые опирается оппозиция, выдвигая обвинения в уклонах и предсказывая близкую гибель, являются в большинстве бесспорно неточными: приводятся цифры или просто неверные, или подтасованные, т. е. взятые без учета всей сложности вопроса.
Например: так называемый рост отставания промышленности и транспорта от потребностей страны (главный упрек); отставание роста зарплаты от повышения производительности труда; сокращение рабочего дня; сокращение сверхурочных часов; рост разрыва между оплатой труда женщин и мужчин; снижение зарплаты подростков; рост безработицы в промышленности; размеры пособия безработным и т. д.
Во-вторых, многие обвинения совершенно бездоказательны, а между тем они явно опровергаются решениями партии и достигнутыми результатами. Примеры этих обвинений: замазывание роста кулачества; расчет партии опереться на кулака; зажим внутрипартийной демократии; отказ от идеи индустриализации (под прикрытием нэпа); попытка противопоставить кооперацию электрификации (тоже в связи с нэпом).
В-третьих, многие предложения оппозиции явно опасны, неуместны, могут привести к гибельным результатам. Все положительные предложения не считаются с реальной обстановкой, это — демагогическая шумиха; предложения оппозиции либо плохи сами по себе, либо неуместны, преждевременны.
Например (помимо легкомысленной критики трудностей нэпа, помимо спекуляции на этой временной мере, вызванной к жизни непосредственной необходимостью, и требования немедленной ликвидации нэпа) — поддержка правого националистического уклона, угрожающего разбить единство Советской федерации; предложение повысить заготовительные цены (XV съезд показал, какие опасные последствия могла бы повлечь за собой эта мера, выдвинутая оппозицией без понимания всей сложности обстановки, с единственной целью добиться расположения и поддержки крестьянства); сокращение производства (закрытие заводов, сверхрационализация); столь же демагогическая мера массового освобождения деревенской бедноты от налогов; изъятие государственных капиталов из кооперации (т. е. усиление частного капитала); сверхобложение крупных доходов, равносильное конфискации, немедленному уничтожению частного капитала, ликвидации нэпа в тот момент, когда это медицинское средству было еще необходимо; требование дополнительных хлебозаготовок (которые немедленно привели бы к краху всю, еще не окрепшую кредитную политику Советского Союза).
Предлагать подобные мероприятия соблазнительно для тех, кто хочет покрасоваться перед галеркой, но они представляют лишь дутое, чисто бумажное разрешение вопросов, которые могут быть практически решены только постепенно, в известные сроки.
Вполне понятно, что можно очень эффектно сотрясать воздух, крича о кулацкой опасности, о росте безработицы, о недостаточности рабочего жилищного строительства, о безобразном бюрократическом перерождении. Можно очень эффектно провозглашать везде и всюду: «Надо двигаться быстрее!» Но спрашивается, возможно ли идти быстрее, виновато ли руководство партии в относительной (не абсолютной) медленности продвижения, и прежде всего — есть ли тут основания для коренного переворота в ее политике?
Виновата ли партия, если она, например, не может достать миллиарды, чтобы дать всем рабочим хорошие квартиры? Или, обращаясь к великому зрелищу индустриализации сельского хозяйства (что она необходима, это было ясно всегда, но осуществление ее сознательно и вместе с тем в силу обстоятельств отодвигалось до известного срока), — не глупо ли будет душить уже работающую, живую потребительскую кооперацию ради грядущей электрификации? Можно отметить, что это противопоставление кооперации и тяжелой индустрии делается примерно в тех же формах, в том же плане, что и противопоставление мировой революции строительству социализма в одной стране. Спрашивается, следует ли бросать уже наполовину разрешенную задачу ради другой задачи, более величественной, но пока еще неразрешимой? Тут ставится такая дилемма: либо делать нечто конкретное, либо начинать с конца.
Во всяком случае, очевидно, что многие спасительные меры, которых лихорадочно требовала оппозиция, — это те самые меры, которые провозглашает и применяет сама партия. В этих случаях оппозиция открывает Америку. Она играет роль мухи, которая «пахала». (Но это муха цеце!)
Вложите в индустрию 500 миллионов рублей! — командует оппозиция. Но кривая вложений в промышленность неуклонно идет вверх, и еще в 1927 году, когда было брошено это требование, она достигла 460 миллионов рублей. Некоторые предложения оппозиции, — например, касающиеся улучшения распределения сельскохозяйственных продуктов, помощи деревенской бедноте и кустарям, положения подростков на производстве, — скопированы с принятых и уже проводившихся в жизнь решений партии.
Забота о «демократии», т. е. об участии всех, об участии масс в общей работе, — об уважении к меньшинству в политике, — всегда стояла на первом месте и у Ленина, и у Сталина. В самом деле, кроме советского правительства нет другого правительства, настолько обязанного отчитываться перед массами; и оно находится под контролем партии, которая сама неразрывно связана с массами. Хронология общественной жизни Советского Союза пестрит римскими и арабскими цифрами, отмечающими конгрессы Коминтерна, партийные и советские съезды, конференции, пленумы. Непривычный человек теряется в этой заросли цифр, — а между тем они строго рассчитаны. Как только возникает значительный вопрос, он автоматически выносится на всеобщее обсуждение и разбирается со всех сторон.
Бюрократизация аппарата? Да, конечно, это обвинение почти всегда имеет под собою какую-то почву. Государственный аппарат отличается печальной склонностью к ожирению или, — если он тощ, — к мумификации. С этим нужно упорно бороться, хотя бы частично устраняя это неустранимое явление. Но все же у советского аппарата здоровый хребет, а между тем на этот аппарат часто набрасываются с театральной яростью, ничего не желая видеть, — с единственной целью, так или иначе, донять руководство. Лет за двадцать до оппозиции, в 1904 году, Ленин отвечал меньшевикам и Троцкому: «Кажется, ясно, что крики о пресловутом бюрократизме есть простое прикрытие недовольства личным составом центров, есть фиговый листок … Ты бюрократ, потому что ты назначен съездом не согласно моей воле, а вопреки ей; ты формалист, потому что ты опираешься на формальные решения съезда, а не на мое согласие; ты действуешь грубо механически, ибо ссылаешься на «механическое» большинство партийного съезда и не считаешься с моим желанием быть кооптированным; ты — самодержец, потому что не хочешь отдать власть в руки старой, теплой компании, которая тем энергичнее отстаивает свою кружковщинскую «преемственность», чем неприятнее ей прямое неодобрение съездом этой кружковщины». Так говорил Ленин, грозный психолог, обладавший сотней проницательных глаз.
На пленуме ЦК и ЦКК, собравшемся в 1927 году перед XV съездом, была сделана последняя попытка договориться с Троцким и Зиновьевым. Пленум предложил, чтобы Троцкий отказался от требования изменить руководство, от клеветнического обвинения центральной власти в «термидорианстве» и безоговорочно выступил на защиту партийной линии. Троцкий и Зиновьев отвергли эту возможность окончательно восстановить внутренний мир в партии. Тогда их исключили из ЦК и вынесли им выговор с предупреждением, что если они будут продолжать свое, их исключат из партии.
Троцкий и Зиновьев (последний пользовался особенно сильным влиянием в Ленинграде, где он был ранее председателем Совета) продолжали войну. Они пытались восстановить против партии комсомол. Они с новой силой принялись за организацию тайных собраний, подпольных типографий, они печатали брошюры, они силой захватывали помещения и даже устраивали уличные демонстрации, как, например, 7 ноября 1927 года. На XV съезде демонстрировались материалы, показывающие эту ожесточенную политическую конспирацию против руководства. Троцкий и его сообщники решили создать свою партию с центральным, областными и городскими комитетами, с техническим аппаратом, членскими взносами и прессой. Все это делалось и в международном масштабе, целью было — заменить Третий Интернационал другой
