Рассказы

мой окончателен и путь, на который я встал, — единственный выход, собственно выход. И я начал с яростью, ожесточением и злобой драться за мою землю. Не за ту, которая мне принадлежала по завещанию как законному сыну рода Риверо из Ломы-Пэро и Пасо- Гуавиры, а за ту, которая стала мечтой моей жизни, которая вошла в мою кровь и плоть, — за мою родину.

Я приехал и обнаружил, что все здесь как было. Вернее, почти все, потому что никогда не мог вообразить себе, что встречу колючий, отчужденный, бегающий взгляд Прони.

6

Не раз мне казалось, что я не просто уехал, а убежал. Но от кого и от чего?

Марсела мне нравилась. Иногда я ловил себя на мысли, что улыбка у нее такая же, как у моей матери. Мне нравилась ее стройная фигура, ее умение одеваться, томное выражение лица, прерывистые всхлипы раненого зверька, темперамент в любви, умение долго молчать и особенно — ее ослепительная улыбка. С ней мне было легче переносить фальшь псевдореволюционной «освободительной борьбы», терпеть ту ложь, в которой мы жили, чтобы в изгнании оправдать свой статус повстанцев, преодолевать привычку постоянно плести новые заговоры за чашкой кофе. Изгнание выматывало. Оно превращало нас в отбросы общества, в потерпевших кораблекрушение мореплавателей.

В «комитетах освобождения» приходилось сталкиваться со всякого рода низменными страстями, мелочной, изнурительной междоусобицей. Тонущие хватались за соломинку. Они готовы были перегрызть друг другу глотки из-за фляжки пресной воды, из-за обглоданной кости или призрачного поста кормчего спасательного плотика. Вожаки — пламенные творцы пустопорожних речей — всякий раз заканчивали свои выступления фразами, смысл которых явно сводился к печально знаменитому «Да сопутствуют нам смелость и отвага, а вы отправляйтесь воевать», сказанному одним из лидеров в минуты пьяного откровения. А на самом-то деле, когда открылся южный фронт партизанской борьбы, то желающих принять на себя руководство боевыми действиями оказалось совсем немного. Большинство же считало, что в глазах мирового общественного мнения именно они должны «высоко держать знамя борьбы нашего народа», пребывая в эмигрантских комитетах.

В атмосфере этой повседневной лжи общество откровенно скучающей Марселы было чуть ли не освежающим душем. Ее даже нельзя было упрекнуть в увлечении «революционной» литературой. Сквозь наигранность поведения благодаря ее наивности проглядывало ее истинное лицо. Под внешней маской скрывалась — и я хорошо это знал — простая бедная девушка, ищущая самое себя. Дружба с ней до определенного момента была мне вполне приятна.

7

Прони я знал с тех пор, как себя помню. Он был всегда рядом со мной, как большое кожаное кресло- качалка в зале, как бутылки из-под джина, закопанные горлышками вниз вокруг цветника за домом. А кроме того, мы стали с ним «кровными» братьями: мы дали друг другу клятву и, начитавшись приключенческих романов, скрепили «договор» своей собственной кровью, сделав каждый надрезы на левой руке лезвием безопасной бритвы. Такой договор, как об этом было написано, не только надолго закреплял узы братства, но и делал их более прочными, чем у родных братьев.

К этим капелькам крови прибоем отшумевшая юность добавила, если вспомнить упущенные возможности, минуты общей радости или слез, общие переживания и общие тайны. Особенно памятна тайна призрака поры, которого мы однажды ночью вместе то ли видели, то ли слышали на горе Духов. Пеоны рассказывали, что на ее вершине, возле выработки, наполовину заросшей густой растительностью, бродят призраки, потому что в этом месте наткнулись на засаду и были убиты два пастуха. Народная молва добавляла к этой легенде еще и темную историю с птичницами; считали: поскольку убиенные отправились на тот свет без исповеди и святого причастия, то их страждущие души в поисках покоя бродят в окрестностях. По этой причине гору, находящуюся неподалеку, и назвали горой Духов. Нам с Прони уже давно было известно про домовых, приходящих по ночам за табачными листьями, которые оставляла им в ступе старая кухарка. Мы с ним уже видели следы бесенка и открыли сплетенный им из двух маисовых листьев гамак в густом кустарнике, где он отдыхал в часы полуденного зноя. Мы знали и о похождениях нечистой силы в полнолуние, и про потомство похотливого курупи, к которому относят великое множество детей без роду и племени.

Но что касается поры, этого самого таинственного, самого почитаемого и самого страшного существа, то до времени у нас с ним не было никаких отношений. И вот однажды вечером тайком ото всех мы отправились на гору Духов. Это была опасная затея, никто до нас не отваживался пройти близ этого заклятого места, даже сотворив молитву.

Вечера в июле короткие. От нависшей тучи, предвещавшей неминуемую грозу, и охватившего нас страха вершина горы казалась нам совсем темной. Мы шли, взявшись за руки и прислушиваясь к тому, как скрипят сучья под ногами, а у самих зуб на зуб не попадал. Едва мы поднялись на вершину, с неба обрушились на нас тысячи огненных змей, загрохотали раскаты грома. Не помня себя от страха, мы пустились наутек. Мне показалось, что за нами несется двуглавый конь, глаза его горят огнем, а Прони привиделась огромная собака без головы. Из горла ее извергалось пламя. Мы неслись вихрем еще и потому — в этом наши воспоминания совпадали, — что нас подгонял страшнейший ливень.

Отдышались мы, лишь оказавшись под навесом сарая, где лежал какой-то сельскохозяйственный инвентарь. Но страх все еще не отпускал нас, дрожащих, забившихся в угол.

Обо всем этом ни он, ни я никогда никому не рассказывали. Пора с горы Духов так и остался нашей великой тайной.

8

А ведь я мог сюда отправиться и в поисках забвения, убежища от нарастающих приливов скуки.

Во время моего изгнания Марсела не просто предоставляла мне возможность найти разрядку моим естественным побуждениям. Не исключаю, что именно сейчас она, в элегантном халатике из китайского шелка, возлежит на своем канапе цвета красного вина с распущенными по округлым плечам волосами и, разглядывая бокал и свои холеные руки с длинными овальными ногтями, пытается найти ответ на вопрос: где я и что со мной? Рядом с ней — отвратительная карликовая собачонка Дуду, которая в ее жизни значила отнюдь не меньше, чем история собственной семьи и сентиментальные воспоминания. Из динамиков ее стереофонического комбайна льется то пронзительная, то тягучая, стонущая джазовая музыка.

Но ни вечный сигаретный дым, исходящий из ее чувственных губ, ни музыкальные аккорды не помогут ей найти ответ.

Когда мы встретились, она уже была свободной, скучающей, от всего уставшей девицей, чего-то ищущей с легкостью человека, ни в чем не нуждающегося. Ее окружали глупцы, которые порхают в жизни как бабочки и уходят из нее, так и не научившись завязывать шнурки на своих изящных итальянских туфлях.

Последний раз мы виделись в ресторане «Мансана асуль». Это был чудесный вечер. От реки тянуло прохладой. Марсела была захвачена книгой по тактике партизанской войны. Ее почти детский энтузиазм был настолько же очарователен, насколько наивен и простодушен. В тот вечер я опять почувствовал, как она мне близка. Тогда я не мог поделиться с ней своими ближайшими планами и даже сказать о своем неминуемом отъезде.

Но мягкий вечерний воздух запоздалой осени, багряный закат, необыкновенная тишина той звездной ночи и сам город с опустевшими улицами как бы подсказывали ей, что это прощание. Предчувствовала ли она, что должно произойти? Ее необыкновенно жаркие и страстные поцелуи перед тем, как мы оба проваливались в небытие, заставляют меня подозревать, что она обо всем догадывалась. Об этом же говорили опустившиеся уголки сжатых губ и упавшая коса, украшавшая в тот вечер ее голову, как высохшая гирлянда — статую.

9

«Пулемет — это автоматическое оружие, которое под действием силы отката и возвратной пружины заряжает, стреляет и выбрасывает стреляные гильзы».

Я пришел к убеждению, что настало время положить конец словоблудию, которое пышно расцвело, когда нас «обучали» старые резервисты времен войны в Чако[1] или же бывшие участники многочисленных «революций», профессионалы в организации провалившихся переворотов, плохо подготовленных мятежей, набившие себе мозоли в мертвых теориях и заплесневевшей