– Маэстро, ты – мое спасение, – сказал он. – А я уж было решил, что придется мне здесь задохнуться.
Вонь в машине была невыносимой, и Флоккус пропитался ей насквозь. Когда он вылез, Миляга увидел, что одежда его покрыта коркой поросячьего дерьма. Постарались и детишки, и мамаша.
– Какого черта ты вообще здесь оказался? – спросил у него Миляга.
Флоккус счистил прилипшее к очкам дерьмо и яростно заморгал.
– Когда Афанасий сказал мне, чтобы я тебя вызвал, я сразу подумал: что-то здесь не так, Дадо. Лучше тебе сматывать удочки, покуда еще есть такая возможность. Когда я сел в машину, буря уже начиналась, и нас просто-напросто перевернуло. Стекла здесь пуленепробиваемые, и разбить их нельзя, а замки заклинило. Выбраться не было никакой возможности.
– Тебе наоборот повезло, что ты здесь оказался, – сказал Миляга.
– Теперь я вижу, – сказал Флоккус, озирая отдаленную перспективу разрушений.
– Что здесь произошло? – спросил он.
– Какая-то сила проникла сюда из Первого Доминиона, в погоне за Пай-о-па.
– Так это сделал Незримый?
– Похоже на то.
– Недобрый поступок, – вдумчиво произнес Флоккус, что было явной недооценкой событий этой ночи.
Флоккус вытащил из машины Сайшай и ее потомство (двое ее отпрысков погибли, раздавленные собственной матерью), и вдвоем с Милягой они принялись возвращать автомобиль в его нормальное состояние. Это потребовало кое-каких усилий, но мускулы Флоккуса вполне искупали недостаток роста, и вдвоем им удалось справиться. Миляга открыто выразил свое намерение вернуться в Изорддеррекс, но пока не был уверен в намерениях Флоккуса. Когда двигатель заработал, он спросил:
– Ты поедешь со мной?
– Я должен бы остаться, – ответил Флоккус. Последовала напряженная пауза. – Но я вообще-то никогда не был в ладах со смертью.
– Ты и о сексе говорил то же самое.
– Верно.
– Что ж тогда остается от жизни, а? Не так уж и много.
– Ты предпочитаешь отправиться без меня, Маэстро?
– Вовсе нет. Если ты хочешь ехать со мной, поехали вместе. Но только давай поскорей отправляться в путь. Мне надо быть в Изорддеррексе еще до того, как взойдет заря.
– Зачем? На заре что-то должно случиться? – спросил Флоккус с суеверным трепетом в голосе.
– Наступит новый день.
– Радоваться нам этому или печалиться? – спросил Флоккус, словно почувствовав какую- то глубокую мудрость в ответе Миляги, но не сумев до конца ухватить ее.
– Радоваться, Флоккус. Разумеется, радоваться. И дню, и тому случаю, который нам представится.
– А какой... эээ... о каком именно случае идет речь?
– Нам представится случай изменить мир, – сказал Миляга.
– А-а-а, – сказал Флоккус. – Ну да, конечно. Изменить мир. Отныне это будет моей молитвой.
– Мы сочиним ее вместе, Флоккус, – сказал Миляга. – Теперь нам все придется придумывать самостоятельно. Кто мы. Во что мы верим. Слишком много старых дорог уже пройдено по второму разу. Слишком много старых драм разыгралось снова. Уже к завтрашнему дню нам необходимо найти новый путь.
– Новый путь...
– Вот именно. Это и будет нашим самым честолюбивым замыслом, согласен со мной? Стать новыми людьми еще до того, как взойдет Комета.
Сомнение Флоккуса было очевидно, даже в слабом свете звезд.
– Не так-то много времени у нас осталось, – заметил он.
Это точно, подумал Миляга. Судя по всему, в Пятом Доминионе уже приближался день летнего солнцестояния, и, хотя он не мог дать отчет в причинах своей уверенности, он знал, что Примирение может быть осуществлено только в этот день. В ситуации заключалась тонкая ирония. Растратив попусту несколько человеческих жизней в погоне за ощущениями, он должен был успеть исправить ошибку этих бесплодных лет за время, измеряемое часами.
– Времени нам хватит, – сказал он, надеясь ответить на сомнение Флоккуса и подавить свою собственную неуверенность, но в глубине души сознавая, что ни то, ни другое ему не удается.
