– Нет, но я видела нечто такое, что действительно меня напугало.
Вкратце она рассказала ему о Чаше и о ее пророчествах. Он выслушал ее молча, а потом сказал:
– Пятый Доминион на грани катастрофы. Мы оба об этом знаем. Но нас она не затронет.
Примерно то же самое ей уже пришлось выслушать сегодня от Оскара. Оба эти мужчины предлагали ей убежище от бури. Ей следовало быть польщенной. Миляга посмотрел на часы.
– Мне снова надо уйти, – сказал он. – С тобой ведь будет все в порядке?
– Никаких проблем.
– Тебе надо поспать. Копи в себе силы. Прежде чем мы снова увидим свет, наступят мрачные времена, и часть этого мрака мы найдем друг в друге. Это совершенно естественно. В конце концов мы не ангелы. – Он хихикнул. – В крайнем случае, ты, может, и ангел, но я-то уж точно нет.
С этими словами он положил яйцо в карман.
– Возвращайся в постель, – сказал он. – Я приду утром. И не беспокойся: никто, кроме меня, не сможет к тебе приблизиться, клянусь. Я с тобой, Юдит, я все время с тобой. И запомни: это не любовный треп.
Он улыбнулся и вышел за дверь, оставив ее наедине с собственным недоумением: о чем же говорил он с ней, если речь шла не о любви?
Глава 47
– А кто ты такой, мать твою так? – спрашивал чумазый бородач у незнакомца, который имел несчастье попасть в поле его затуманенного зрения.
Человек, которого он расспрашивал, обхватив шею, потряс головой. Кровь стекала с венца порезов и царапин у него на лбу, которым он бился о каменную стену, пытаясь заглушить гул голосов у себя в голове. Это не помогло. Все равно внутри осталось слишком много имен и лиц, чтобы можно было в них разобраться. Единственный способ, которым он мог ответить своему собеседнику, – это покачать головой. Кто он такой? Он этого не знал.
– Ну что ж, тогда катись отсюда, мудак вонючий, – сказал бородач.
В руке у него была бутылка дешевого вина, и его кислый запах, смешанный с еще более сильным запахом гнили, выходил у него изо рта. Он прижал свою жертву к бетонной стене подземного перехода.
– Ты не имеешь права спать, где этого захочет твоя жопа. Если хочешь прилечь, то сначала спроси меня, пидор гнойный. Я здесь говорю, кому где спать. Справедливо?
Он повел покрасневшими глазами в направлении членов небольшого племени, которые покинули свои ложа из мусора и газет, чтобы посмотреть на развлечения своего предводителя. Можно было не сомневаться, что дело кончится кровью. Так всегда бывало, когда Толланд выходил из себя, а по непонятной причине этот чужак вывел его из себя куда больше, чем другие бездомные, осмеливавшиеся приклонить свои неприкаянные головы без его разрешения.
– Справедливо это или нет? – повторил он снова. – Ирландец? Объясни ему!
Человек, к которому он обратился, пробормотал что-то несвязное. Стоявшая рядом с ним женщина, с волосами, выбеленными перекисью едва не до полного уничтожения, но по- прежнему черными у корней, двинулась к Толланду и остановилась в пределах досягаемости его кулаков, на что решались лишь очень немногие.
– Это справедливо, Толли, – сказала она. – Это справедливо. – Она посмотрела на жертву безо всякой жалости. – Как ты думаешь, он жид? У него жидовский нос.
Толланд приложился к бутылке.
– Ты что, жидовская пидорятина? – спросил он.
Кто-то из толпы предложил раздеть его и убедиться. Женщина, известная под множеством имен, но превращавшаяся в Кэрол, когда ее трахал Толланд, собралась было привести это намерение в исполнение, но предводитель замахнулся на нее, и она отступила.
– Держи подальше свои сраные руки, – сказал Толланд. – Он сам нам все скажет. Ведь правда, дружище? Ты скажешь нам? Жид ты, так твою мать, или нет?
Он схватил мужчину за лацканы пиджака.
– Я жду, – сказал, он.
Жертва порылась в памяти в поисках нужного слова и откопала его.
– ...Миляга...
– Маляр? – не расслышал Толланд. – Какой еще маляр? Мне плевать, кто ты такой! Мне главное, чтобы тебя здесь не было!
Жертва кивнула и попыталась отцепить пальцы Толланда, но мучитель не собирался ее отпускать. Он ударил маляра о стену с такой силой, что у того перехватило дыхание.
– Ирландец? Возьми эту трахнутую бутылку.
Ирландец принял бутылку у Толланда из рук и отступил назад, зная, что сейчас начнется самое страшное.
