– По-моему, он хочет, чтобы мы ушли, – сказал Миляга.
– Позволь мне поговорить с Тиком пару секунд.
Заклинатель в бешенстве уставился на мистифа.
– У меня неподходящее настроение для соблазнения, – предупредил он.
Пай покачал головой.
– У меня тоже, – сказал он, взглянув на Милягу.
– Ты хочешь, чтобы я вышел? – произнес тот.
– Ненадолго.
Миляга пожал плечами, хотя в глубине души он был гораздо более обеспокоен мыслью о том, что Пай и Тик Ро остаются наедине, чем это явствовало из его поведения. Что-то необычное было в том, как эти двое пристально изучали друг друга, и это навело его на мысль, что здесь скрывается какая-то подоплека. А если это действительно так, то, без сомнения, она имеет сексуальную природу, как бы они это ни отрицали.
– Я буду снаружи, – сказал Миляга и предоставил им возможность выяснять отношения наедине.
Не успел он закрыть дверь, как до него донеслись звуки их разговора. Из противоположной хижины раздавался адский шум: ребенок орал, а мать пыталась успокоить его, фальшиво голося колыбельную, – но все же ему удалось услышать отдельные фрагменты разговора. Тик Ро по-прежнему рвал и метал.
– Это что, какое-то наказание? – спрашивал он, и через несколько секунд вновь гремел его голос: – Терпение? Сколько еще, по-твоему, я должен терпеть, ядрена вошь?
Звуки колыбельной лишили его возможности услышать продолжение, а когда они снова смолкли, разговор в хижине Тика Ро принял совершенно новый оборот.
– Нам предстоит пройти длинный путь... – услышал Миляга голос Пая, – ...и многому научиться...
Тик Ро произнес в ответ что-то неразличимое, на что Пай сказал:
– Он здесь впервые.
И вновь Тик что-то пробормотал.
– Я не могу так поступить, – ответил Пай. – Я несу ответственность за него.
Теперь уверения Тика Ро стали достаточно громкими, чтобы достичь ушей Миляги.
– Ты зря теряешь время, – сказал заклинатель. – Оставайся здесь, со мной. Мне так не хватает теплого тела по ночам.
Тут голос Пая упал да шепота. Миляга сделал полшажка поближе к двери и сумел уловить несколько слов мистифа. Он сказал «разбитое сердце», в этом он был уверен; потом что-то насчет веры. Но все остальное слилось в неразличимое бормотание, слишком тихое, чтобы что-то разобрать. Решив, что уже достаточно дал им побыть наедине, он объявил о своем возвращении и вошел в хижину. Оба подняли на него глаза, как ему показалось, слегка виновато.
– Я хочу уйти отсюда, – объявил он.
Рука Тика Ро обнимала Пая за шею и не собиралась ретироваться, словно заявляя о своих притязаниях.
– Если вы уйдете, – сказал Тик Ро мистифу, – я не смогу гарантировать вашу безопасность. Хаммеръок будет охотиться за вами.
– Мы сможем защитить себя, – сказал Миляга и сам удивился своей уверенности.
– Может быть, пока не стоит так уж спешить, – вставил словечко Пай.
– Нам предстоит большое путешествие, – сказал Миляга.
– Пусть она сама примет решение, – предложил Тик Ро. – Она не твоя собственность.
Это замечание вызвало на лице Пая странное выражение. На этот раз на нем отразилась не вина, а беспокойство, постепенно уступившее место смирению. Рука мистифа поднялась к шее и высвободила ее от объятий Тика Ро.
– Он прав, – сказал мистиф, обращаясь к Тику. – Нам действительно предстоит путешествие.
Заклинатель поджал губы, словно раздумывая, стоит ли дальше спорить или оставить все, как есть. Потом он сказал:
– Ну, ладно. Тогда вам лучше идти.
Он кисло посмотрел на Милягу.
– Пусть все будет таким, как оно кажется, незнакомец.
– Благодарю вас, – сказал Миляга и вывел Пая из хижины навстречу грязной суете Ванаэфа.
– Странные слова, – заметил Миляга, когда они удалялись от хижины Тика Ро. – Пусть все будет таким, как оно кажется.
– Это тяжелейшее из проклятий, известных заклинателю, – ответил Пай.
