Величие войны
Я уже писал вам о красоте мира; теперь я хочу написать о красоте войны, ибо у войны тоже есть своё великолепие. Всё, что возводит человека к высшему пределу энтузиазма, — прекрасно; ибо что есть красота — как не излучение Света, вспышка той жизни, что являет собой Солнце в человеке?
Я сожалею о том, что эта война началась. Я видел страдания, муки, агонию, и через своё сострадание сам испытывал их. Всё это, конечно же, наложило на меня свой отпечаток. Но, останься я в безопасности на одной из нейтральных звёзд, я бы так ничего и не узнал о величии войны.
Человек стал слишком покорным, но так и не приобрёл сопряжённых с покорностью добродетелей; и эта война, таким образом, исполняет волю богов, вновь бросая человека в дикость, в первобытность, где находятся самые корни жизни и откуда истекает та живительная сила, что в будущем расцветёт в виде веры — такой могучей, какой ещё не видывал мир.
Страдание и радость вечно противоположны и вечно равны друг другу. Какое-то время человек может пребывать в нейтральном состоянии сытого полусознания; но когда к нему приходят обе крайности — радость и страдание, он уже не может пребывать в полусознании, — он живёт и бодрствует, и слава сияет над ним.
Могли ли Учителя предотвратить эту войну? Они могли бы задержать её; но
И те, что не убиты и не умерли, сейчас гораздо более живые, чем они были двенадцать месяцев тому назад, и даже так называемые «мёртвые» суть не мёртвые, но живые усопшие.
Мы отбросили назад силы зла, это правда; но битва, происходившая в нашем мире, — это всего лишь часть общей битвы.
Если вы не против, я расскажу вам историю одного человека, которого я знал ещё в мирное время. Это был самодовольный субъект, погружённый своею сытостью в полусонное состояние. Он разглагольствовал о жизни, об этике и о гражданском долге, не выходя при этом из рамок привычных банальностей. Но что он в действительности знал о жизни, этике и гражданском долге?
Назовём его Джонсон. Несколько месяцев он провёл на войне, сражаясь за Англию и за спокойствие Англии; и теперь, когда он говорит о жизни, его речь наполнена смыслом, потому что жизнь для него теперь — противоположность и в то же время неизменная спутница смерти. Он любит жизнь, и от него исходит свет величия жизни.
У Джонсона был сын — единственный ребёнок. Каждый отец поймёт, что это значит. Во время большого отступления, одним из руководителей которого был и Джонсон, он вдруг увидел своего сына — раненого, но ещё живого. Лишь на одно мгновение отец обернулся к своему мальчику... а затем вернулся к своему отряду, чтобы не оставлять его без командира, при этом отдав своего сына на милость армии, опьянённой безжалостным духом завоевания.
Больше Джонсон не будет говорить банальностей о жизни. Он узнал, что такое смерть, и что такое муки неизвестности — вещь ещё более страшная, чем сама смерть.
Друг «X.»
Вчера умер человек, мысленно повторяя перед смертью ваше имя.
Нет, он не был вашим другом, более того — вы никогда его не видели. Ещё в прошлом году, находясь в Англии, он прочёл предыдущую книгу, написанную мной с вашей помощью, и очень серьёзно заинтересовался ею. В течение нескольких месяцев он мечтал о встрече с вами, но, будучи человеком скромным, предпочитал не торопить события.
А потом разразилась война, и он вместе с армией отправился в Бельгию.
После своего первого боя он начал денно и нощно размышлять обо всех фактах и перспективах, изложенных в этой книге. Существует ли другая жизнь, продолжающая нынешнюю земную? Может ли человек вернуться, как утверждал это я, и может ли он передать женщине, всё ещё пребывающей в мире живых, весть о том, что чувствует он теперь среди «мёртвых»? На самом ли деле я видел всё то, о чем рассказываю, и на самом ли деле я побывал в мире прообразов и в небесном мире, где я видел Спасителя человечества с агнцем на руках и т.д. и т.п.?
Лишь в одном этот человек никогда не сомневался — в искренности того, кто записал это послание. Это он чувствовал инстинктивно, и ещё — благодаря особому англо-саксонскому духу рыцарства, который трудно понять представителям некоторых других рас.
Он часто беседовал в окопах со своими однополчанами о будущей жизни. Он часто молча сидел и курил, глядя куда-то в пустоту, и когда кто-то из солдат спрашивал его, о чём это он так напряжённо думает, он отвечал: «Я думаю о книге, которую прочёл прошлым летом. Не знаю — правда ли всё это». А когда его спрашивали, о чём эта книга, он начинал рассказывать о «Письмах Живого Усопшего», цитируя по памяти целые предложения, или же просто излагал своими словами отдельные её сюжеты, объясняя при этом смысл разбросанных в ней тут и там различных философских концепций. Иногда обсуждение книги затягивалось на весь вечер.
Вы никогда не были на войне ни как солдат, ни как сестра милосердия, и всё же вы побывали на войне.
По странному совпадению, эта книга вышла в свет за несколько месяцев до того, как огромное количество человеческих душ было изъято из истории мира. Задумывались ли вы над этим? Лично я никогда не задумывался до тех пор, пока сам Учитель не указал мне на это.
Но нашего друга, который умер вчера, мысленно повторяя ваше имя, особенно интересовал один вопрос: сможет ли он в том случае, если ему суждено пасть от руки врага, приготовить такой же «маленький домик на небесах», о каком мы когда-то писали, для девушки, которую он оставил в Англии и которую очень любил; и если он действительно построит этот домик, где будет ждать её, то сохранит ли она верность ему после его смерти, и придёт ли она к нему по прошествии лет, и будет ли жить с ним в этом маленьком домике?
Этому молодому человеку довелось прочесть несколько сочинений одного
