— Потому что там есть что-то такое, что угрожает моему другу.
— И как к этому относится его воля?
— Знаешь, даже об этом он каждый день говорит великому Существу, которое любит больше, чем меня: «Да будет воля Твоя!».
— А думала ли ты о том, что и сама можешь научиться этой молитве? — спросил я.
— Иногда я повторяю её вместе с ним, но я не знаю, что она означает.
— И ты никогда не слышала о Боге?
— Я слышала о многих богах: об Изиде и Осирисе, о Сете, о Горе — сыне Осириса...
— А может быть, это кому-то из них он говорит: «Да будет воля Твоя!»?
— Нет, нет! Это совсем не те боги, к которым он обращался во время своих магических занятий. Похоже, что ему удалось отыскать какого-то нового бога.
— Или же он вернулся к самому древнему из всех богов, — предположил я. — Как же он Его называет?
— «Отче наш, сущий на небесах».
— Если ты тоже научишься говорить нашему Отцу, который на небесах: «Да будет воля Твоя!», — сказал я ей, — это поможет тебе скорее обрести ту душу, о которой ты мечтала и которую ждала, когда мы виделись в прошлый раз в Париже.
— Как же наш Отец сможет мне помочь?
— Это Он наделил душами людей, — сказал я.
Глаза сильфиды заблестели каким-то почти очеловеченным блеском.
— А мне Он мог бы дать душу?
— Говорят, что Он может всё.
— Тогда я попрошу, чтобы Он дал мне душу.
— Но для того, чтобы попросить Его о душе, недостаточно просто повторять ту молитву, которую повторяет твой друг.
— Он только говорит — ...
— Да, я знаю. Предположим, ты будешь повторять это вслед за ним.
— Я буду повторять, если ты объяснишь мне, что это значит. Я хочу делать всё так, как делает мой друг.
— Когда мы говорим нашему небесному Отцу: «Да будет воля Твоя!», — сказал я, — это значит, что мы отказываемся от своих собственных желаний, от стремления к удовольствиям, к любви или к счастью, или к чему-то ещё и складываем все эти желания к Его ногам, жертвуя ради Него всем, что мы имеем или надеемся иметь, потому что любим Его больше, чем самих себя.
— Очень странный способ для того, чтобы достигать исполнения собственных желаний, — сказала она.
— А это делается вовсе не для исполнения собственных желаний, — ответил я.
— Тогда для чего же?
— Просто из любви к Небесному Отцу.
— Но я не знаю никакого Небесного Отца. Кто это?
— Это Источник и Цель существования твоего друга. Это Тот, кем в один прекрасный день снова станет твой друг, если сможет всегда повторять Ему: «Да будет воля Твоя!».
— Тот, которым он снова станет?
— Да, потому что когда он соединяет свою волю с волей Небесного Отца, Небесный Отец живёт в его сердце, и оба они сливаются воедино.
— Значит, Небесный Отец — это, в действительности, Истинная Сущность моего друга?
— Даже величайший из философов не смог бы выразиться более точно, — подтвердил я.
— Тогда я тоже люблю Небесного Отца, — прошептала Мерилин, — и теперь я целыми днями буду повторять Ему: «Да будет воля Твоя!»
— Даже если Его воля разлучит тебя с твоим другом?
— Как же она может разлучить меня с моим другом, если Отец — это его собственная Истинная Сущность?
— Хотелось бы мне, чтобы все ангелы понимали всё так же, как и ты, — сказал я.
Но Мерилин уже отвернулась от меня, полностью погружённая в свои думы, снова и снова повторяя с радостной улыбкой на лице: «Да будет воля Твоя! Да будет воля Твоя!»
«Воистину, — сказал я себе, — продолжая свой путь вдоль светлой линии, — тот, кто поклоняется Отцу как Истинной Сущности своего любимого, уже обрёл душу».
За тёмной завесой
Однажды ночью, когда умолк шум битвы и полная луна освещала своими лучами истоптанную землю, заполненные людьми окопы, по-весеннему нежную зелёную траву и неброско раскрашенные цветы, я столкнулся лицом к лицу с могущественным Существом, закутанным в тёмную мантию. Неторопливой и величественной походкой двигалось оно вдоль передовых позиций.
Увидев меня, существо остановилось. Остановился и я, поражённый его грациозностью, высоким ростом и окружающим его ореолом царственности. Его лицо было скрыто от меня.
— Кто ты, — спросил он, — блуждающий здесь в этот час, как будто погружённый в раздумья?
— Я — человек, которому о многом надо подумать, — ответил я, — а этот час более всего подходит для размышлений.
— И о чём же ты размышляешь?
— О войне — той, что под нами.
— И о чем же ты думал, когда мы встретились?
— Я думал о мире, — сказал я, — и спрашивал себя о том, как можно остановить эту кровавую бойню.
— Закономерный вопрос, — сказало царственное Существо, — быть может, я смогу тебе чем-нибудь помочь.
— Почему бы тебе не сбросить своё покрывало? — предложил я. — Я привык видеть лица тех, с кем разговариваю.
Существо отбросило край мантии, закрывавший его голову, и я увидел лицо, выражение которого даже затрудняюсь описать. В нём отражались сила и злоба, и ещё — странная красота, одновременно и недо- и сверхчеловеческая. На нём как бы застыли вечная боль и вечная борьба, но в глазах горел огонь воли, поразивший меня своей силой.
— Кто ты? — спросил я.
— Какая разница, кто я, — ответило Существо. — Я тот, кто пришёл, чтобы разрешить загадку, занимающую твои мысли.
