говорить со смертью на другом конце провода. Но звон продолжался, даже когда он кончил говорить, до тех пор, пока он не очнулся от сна, отыскал трубку и никого не услышал на том конце.
Он положил трубку обратно на рычаг. Звонил ли кто-нибудь вообще? Наверное, нет. По крайней мере, сон не стоил того, чтобы возвращаться к нему – его беседа со смертью была полной дребеденью. Скинув ноги с кровати, он натянул джинсы и был уже в дверях, протирая глаза, когда снизу донесся звук раздавливаемого стекла.
Мясник нагнулся, чтобы схватить Кэрис, сбросил шкуру с плеча, чтобы облегчить работу. Она увернулась от него один раз; второй. Он был громоздкий, но она отлично знала, что если он поймает ее, все будет кончено. Сейчас он был между ней и входом в дом, и она была вынуждена маневрировать по направлению к задней двери.
– Я бы не выходил отсюда... – посоветовал он. Его голос, как и запах, состоял из сладости и гнили. – Это небезопасно.
Его совет был наилучшим предупреждением для нее. Она обогнула стол и выскользнула через открытую дверь, пытаясь перепрыгнуть через осколки стекла. Она даже ухитрилась захлопнуть дверь за собой – отчего еще больше стекол попадало и разбилось, – и теперь она была уже вне дома. Сзади дверь распахнулась с такой силой, что она должна была бы слететь с петель. Теперь она слышала шаги собачьего убийцы за спиной – от них дрожала земля – идущие за ней.
Головорез был медлителен – она была проворна. Он был тяжел – она была легка, почти незаметна. Вместо того, чтобы бежать вдоль стены дома, что в конце концов привело бы ее опять к передней двери, где газон был освещен, она ринулась подальше от дома, моля Бога, чтобы этот зверь не увидел ее в темноте.
Марти, спотыкаясь, спустился по лестнице, все еще стряхивая с себя остатки сна. Холод в холле заставил его окончательно проснуться. Он отправился в кухню, откуда шел сквозняк. У него оставалось несколько секунд на то, чтобы увидеть стекло и кровь на полу, прежде чем Кэрис начала кричать.
Откуда-то, из какого-то невообразимого места, донесся чей-то крик. Уайтхед слышал голос, девичий голос, но затерянный в пустыне он не смог опознать его. Он не представлял, как долго он рыдал здесь, наблюдая за проклятием, появляющимся и исчезающим вновь, – казалось вечность. Его голова была полностью пуста, горло охрипло от стонов.
– Мамулян... – взмолился он вновь, – не оставляй меня здесь.
Европеец был прав, что не хотел идти в это Никуда один. Хотя он сотни раз безрезультатно молился об избавлении от этого, сейчас иллюзия начала смягчаться. Плитки кафеля, как стеснительные белые крабы, вернулись на свое место под его ногами; тяжелый запах собственного пота ударил ему в нос – более приятный запах, чем когда-либо чувствуемый им. Сейчас Европеец был перед ним, словно никуда не исчезал.
– Мы поговорим, Пилигрим? – спросил он.
Уайтхед дрожал, несмотря на жару. Его зубы стучали.
– Да, – ответил он.
– Тихо? С достоинством и вежливостью?
Опять:
– Да.
– Тебе не понравилось то, что ты видел?
Уайтхед провел пальцами по бледному лицу, и когда большой и указательный палец нашли переносицу, он сильно сжал ее, словно хотел прогнать видения прочь.
– Нет, будь ты проклят, – сказал он. От образов нельзя было избавиться. – Ни сейчас, ни потом.
– Может быть, мы поговорим где-нибудь в другом месте, – предложил Европеец, – у тебя нет комнаты, где мы могли бы отдохнуть?
– Я слышал Кэрис. Она кричала.
Мамулян на мгновение прикрыл глаза, улавливая мысля девушки.
– С ней совершенно все в порядке, – сказал он.
– Не трогай ее. Пожалуйста. Она – это все, что у меня есть.
– С ней ничего не случилось. Она просто обнаружила часть работы моего друга.
Брир не просто содрал кожу с собаки, он выпотрошил ее. Кэрис поскользнулась на отвратительных внутренностях, и крик вырвался у нее раньше, чем она смогла остановиться. Когда его отзвуки затихли, она расслышала шаги мясника. Кто-то бежал к ней.
– Кэрис! – это был голос Марти.
– Я здесь.
Он нашел ее, уставившуюся на ободранную голову собаки.
– Что это за херня? – рявкнул Марти.
– Он здесь, – сказала она. – Он гнался за мной.
Он прикоснулся к ее лицу.
– Ты в порядке?
– Это просто мертвая собака, – ответила она. – Я просто испугалась.
Когда они возвращались в дом, она вспомнила сон, от которого она проснулась. Там был безликий человек, идущий по этой самой лужайке – не шли ли они сейчас по его следам? – его подошвы были в дерьме.
– Здесь есть еще кто-то, – уверенно и твердо сказала она, – кроме собакоубийцы.
– Точно.
Она кивнула с окаменевшим лицом и взяла Марти за руку.
– И он страшнее, бэби.
– У меня есть пистолет. Он в комнате.
Они прошли сквозь кухонную дверь, собачья шкура все еще валялась здесь.
– Ты знаешь кто они? – спросил он. Она кивнула.
– Он толстый, – смогла она выдавить из себя, – выглядит по-дурацки.
– А другой? Ты знаешь его?
Другой? Конечно, она знала его. Он был знаком ей как ее собственное лицо. Она думала о нем тысячу раз на дню последние несколько недель – что-то подсказывало ей, что она знала его всегда. Это был Архитектор, устраивающий представления в ее снах, сжимающий своими пальцами ее шею, пришедший теперь, чтобы освободить этот поток мерзостей, тянущийся вслед за ним по лужайке. Было ли вообще когда-то такое время, когда она не жила под его тенью?
– О чем ты думаешь?
Он смотрел на нее слишком нежным взглядом, пытаясь скрыть за героической маской свое смятение.
– Когда-нибудь скажу, – ответила она. – Сейчас давай доберемся до этого проклятого пистолета.
Они осторожно пробирались по дому. Была абсолютная тишина. Ни кровавых шагов, ни криков. Он прихватил пистолет из комнаты.
– Теперь к Папе, – сказала она, – убедимся, что с ним все в порядке.
Так как убийца собак был все еще на свободе, их поиски были тихими и медленными. Уайтхеда не было ни в одной из спален, ни в его гардеробной. Ванные, библиотека, кабинет, коридоры были тоже пусты. И тогда Кэрис предложила отправиться в сауну.
Марти осторожно приоткрыл дверь парилки. На него обрушилась стена влажного тепла и пар заклубился по коридору. Определенно кто-то совсем недавно
