этого.
– Если не Дьявол, что тогда?
– Разве это так важно?
Марти вытер вспотевшие ладони о штаны. После всего увиденного он чувствовал, что его словно облили с ног до головы грязью, и он не скоро сможет отмыться от этого ужаса, если вообще когда-нибудь сможет. Эта история, услышанная им, – история и собака за дверью – дополняли друг друга. Он сделал ошибку, копнув так глубоко.
– Ты плохо выглядишь, – сказал Уайтхед.
– Я никогда не думал...
– Что? Что мертвецы могут подниматься и ходить? а я-то. Марти принимал тебя за христианина, хоть ты и протестант.
– Я выхожу из игры, – сказал Марти. – Мы оба выходим.
– Бедный Марти. Ты больший тугодум, чем
– Почему нет?
– Она с
– Нет!
– О, да, Марти. Он заявил свои права на нее с самого начала. Он качал ее на руках, как только она родилась. Кто знает, насколько простирается его влияние. Я выиграл ее обратно, конечно, на время. – Он вздохнул. – Я сделал так, что она любила меня.
– Она хотела уйти от вас.
– Никогда. Она
– Ах ты сраный ублюдок!
– Каков есть. Я монстр, Марти, – я допускаю. – Он вскинул руки ладонями вверх, невинный во всем, кроме своей вины.
– Вы говорили, что она любила вас. Но тем не менее она ушла.
– Я сказал тебе – она моя дочь. Она думает так, как я. Она ушла с ним, чтобы научиться использовать свою силу. Я поступил так же, помнишь?
Подобный аргумент, даже из уст такого паразита, как Уайтхед, имел смысл. За ее загадочными разговорами разве не проскальзывало порой некоторое презрение к Марти я старику, презрение, вызванное их невозможностью понять ее? Если бы представилась возможность, разве не отправилась бы она на танец с Дьяволом, если бы чувствовала, что сможет таким образом узнать о себе нечто большее?
– Не связывай себя с ней, – сказал Уайтхед. – Забудь ее – она ушла.
Марти попытался вызвать в памяти ее лицо, но оно терялось и терялось. Внезапно он почувствовал себя жутко уставшим – изможденным до мозга костей.
– Отдохни немного, Марти. Завтра мы можем вместе похоронить шлюху.
– Я не собираюсь влезать во все это.
– Я сказал тебе уже однажды, что, если ты останешься со мной, то я для тебя смогу сделать все. Сейчас это более правда, чем когда-либо. Ты знаешь. Той мертв.
– Когда? Как?
– Я не узнавал детали. Смысл в том, что его больше нет. Теперь есть только ты и я.
– Вы уже достаточно делали из меня дурака.
Лицо Уайтхеда было воплощением убедительности.
– Ошибка дурного вкуса, – сказал он. – Прости.
– Слишком поздно.
– Я не хочу, чтобы ты оставлял меня, Марти.
Льстивые уговоры в течение секунды превратились в обвинения в предательстве. Сначала слезы, затем угрозы, и за всем этим все тот же страх остаться в одиночестве. Марти смотрел на то, как дрожащие руки старика разжимались и сжимались в кулаки.
– Пожалуйста, – взмолился Уайтхед, – не оставляй меня.
– Я хочу, чтобы вы закончили историю.
–
– Только все, вам ясно? Все.
– А что еще рассказывать? Я разбогател. Я вклинился в один из самых быстроразвивающихся послевоенных рынков – фармацевтику. Всего за полдесятилетия я поднялся в число мировых лидеров. – Он усмехнулся. – Более того, в том, как я зарабатывал свое состояние, было очень мало нелегального. В отличие от многих, я играл по правилам.
– А Мамулян? Он помогал вам?
– Он научил меня, как перешагивать через мораль.
– А что он просил взамен?
Глаза Уайтхеда сузились.
– А ты неглуп, – оценивающе проговорил он. – Тебе иногда удается ударить прямо в точку.
– Это очевидный вопрос. Вы же заключили с ним сделку.
– Нет! – протестуя, вскричал Уайтхед, – я не заключал сделок, по крайней мере так, как ты себе это представляешь. Возможно, это было джентльменское соглашение, но это было очень давно. Он получил от меня сполна.
– Что именно?
– Жизнь через меня, – ответил Уайтхед.
– Объясните, – сказал Марти. – Я не понимаю.
– Он
– И вы позволяли ему?
– Поначалу я даже не знал, что он делает: мое внимание было поглощено другим. Казалось, я становлюсь богаче с каждым часом. У меня были лошади, дома, земля, искусство, женщины. Было легко забыть о том, что он повсюду был рядом, наблюдая, живя по доверенности. Затем в 1959 я женился на Иванджелине. У нас была такая свадьба, что она могла смутить даже королевскую семью, – она была описана во всех газетах вплоть до Гонконга. Достаток и Благосостояние женятся на Интеллигентности и Красоте – идеальная пара. Это было вершиной моего счастья, действительно это было так.
– Вы были влюблены?
– Было невозможно не любить Иванджелину. Мне кажется... – его голос зазвучал удивленно. – Мне кажется, даже она любила меня.
– А как она воспринимала Мамуляна?
– Ах, вот здесь и был камень преткновения. Она не выносила его с самого начала. Она сказала, что он чересчур пуританин, что его присутствие заставляет ее постоянно чувствовать себя виноватой. И она была права. Он терпеть не мог тело – его функции раздражали его. Но он не мог быть свободным от него или от его желаний. Это было пыткой для него. И чем дальше, тем тяжелее становилось для него это самоистязание.