— Гляжу я на тебя и думаю: не предназначено ли нам было судьбой встретиться на этом холме? — тихо сказал он. — Может, нам всем повезло сегодня вечером.
Уилл все еще пытался разглядеть его лицо и мысленно соединить его с голосом, который так его тронул, но глазам это было не под силу.
— Заяц, миссис Макги, — сказал Стип.
— Что — заяц?
— Мы должны его освободить.
— После такой погони? — удивилась Роза. — Ты с ума сошел!
— Мы должны быть ему благодарны за то, что он вывел нас на Уилла.
— Я его поблагодарю, когда буду потрошить, Джекоб, и это мое последнее слово. Боже мой, до чего же ты непрактичен! Выбрасывать еду! Я этого не допущу.
Прежде чем Стип успел возразить, она схватила мешок и, заторопившись вниз по склону, исчезла из вида.
Только теперь, глядя, как она спускается, Уилл понял, что гроза почти кончилась. Ливень перешел в мелкий дождик, мрак рассеивался. Он даже увидел огоньки в долине. И конечно, испытал облегчение, но не такое сильное, как ожидал. Мысль о возможности вернуться домой была приятной, но это означало расставание с человеком, который стоял у него за спиной, положив ему на плечо тяжелую руку в кожаной перчатке.
— Ты видишь отсюда свой дом? — спросил он Уилла.
— Нет… Пока не вижу.
— Понемногу прояснится.
— Да, — сказал Уилл, который только теперь начал ориентироваться.
Он шел наугад, обогнул половину долины и теперь смотрел на деревню совсем с другой стороны. Ярдах в тридцати вниз от гребня, на котором он стоял, была тропинка. Она должна вывести на дорогу, которая привела его к зданию Суда. Если на развилке он свернет налево, то вернется в Бернт-Йарли, а там уж как-нибудь добредет до дома.
— Тебе пора, мальчик. Наверняка у такого замечательного парня любящие родители. — Рука в перчатке сжала его плечо. — Я тебе завидую, потому что своих родителей не помню.
— Мне… очень жаль, — неуверенно сказал Уилл.
Он не был уверен, нуждается ли в сочувствии такой человек, как Джекоб Стип. Однако тот благосклонно принял его слова.
— Спасибо, Уилл. Сострадание — важная черта характера мужчины. К сожалению, наш брат часто им пренебрегает.
Уилл услышал, как дыхание Стипа замедлилось, и стал дышать в такт.
— Тебе нужно идти, — сказал Джекоб. — Родители будут волноваться.
— Нет, не будут, — ответил Уилл.
— Они наверняка…
— Не будут. Им все равно.
— Не могу в это поверить.
— Это так.
— И все-таки ты должен быть любящим сыном, — возразил Стип. — Будь благодарен за то, что их лица всегда перед глазами. И когда ты их зовешь, они откликаются. Поверь, это лучше, чем пустота. Лучше, чем молчание.
Джекоб снял руку с плеча Уилла и легонько ткнул его в спину.
— Ступай, — сказал он тихо. — Будешь тут стоять, превратишься в ледышку. И тогда мы больше не встретимся.
Уилл, услышав это, воспрянул духом.
— А мы еще встретимся?
— Конечно, если ты захочешь меня найти. Но, Уилл, пойми… Мне не нужна собачка, которая будет сидеть у меня на коленях. Мне нужен волк.
— Я могу быть волком, — сказал Уилл.
Он хотел повернуть голову и через плечо посмотреть на Стипа, но подумал, что кандидату в волки не стоит этого делать.
— Тогда, как я и сказал, найди меня, — повторил Стип. — Я буду недалеко.
И с этими словами он подтолкнул Уилла, и тот двинулся вниз по склону.
Уилл не оглядывался, пока не вышел на тропинку, а когда оглянулся — ничего не увидел. По крайней мере, ничего живого. Только черную вершину холма на фоне прояснившегося неба. И звезды между туч. Но их величие было ничто в сравнении с лицом Джекоба Стипа. Лицом, которого он не видел. По пути домой Уилл создал в воображении сотни версий этого лица, каждая следующая прекраснее предыдущей. Благородный Стип, с точеными, изысканными чертами; солдат Стип со шрамами, оставшимися после сражений; волшебник Стип, чей взгляд излучает могущество. Возможно, он воплощал в себе все эти качества. А может, ни одного. Уиллу было все равно. Важно поскорее снова оказаться рядом и получше его узнать.
А тем временем из окон дома проливался мягкий свет, в камине плясал огонь.
«Даже волку хочется иногда посидеть у камина», — подумал Уилл.
Он постучал в дверь, и его впустили.
VI
На следующий день он не пошел на холм, чтобы найти Джекоба. И через день тоже. Вернувшись домой, он выслушал поток обвинений (мать сотрясалась в рыданиях, уверенная, что он погиб, а отец побелел от ярости, будучи в такой же уверенности, что он живехонек) — и теперь боялся выйти за порог. Вообще-то Хьюго был человек не свирепый. Он гордился своей рассудительностью. Но в данном случае сделал исключение и так поколотил сына (почему-то выбрав для этого книгу), что для обоих дело кончилось слезами: Уилл плакал от боли, отец — от душевных страданий, причиной которых было то, что он потерял контроль над собой.
Его не интересовали объяснения Уилла. Он просто сказал сыну, что ему, Хьюго, наплевать: пусть Уилл бродяжничает хоть всю свою никчемную жизнь, но с Элеонор дела обстоят иначе, и разве ей выпало мало страданий?
Поэтому Уилл оставался дома, со своими синяками и злостью. По прошествии сорока восьми часов мать попыталась заключить мир: сказала, что была перепугана до смерти, боялась, что с ним случилось что-то ужасное.
— Почему? — мрачно спросил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Почему тебя беспокоит, случилось со мной что-то или нет? Раньше тебе было безразлично…
— Ах, Уильям… — сказала она вполголоса.
В ее тоне почти не было упрека. Главным образом печаль.
— Тебя это ничуть не беспокоит, — заявил он без обиняков. — И ты сама это знаешь. Ты всегда думаешь только о нем.
Ему не нужно было объяснять, о ком именно.
— Я для тебя ничего не значу. Ты сама так сказала.
Это не вполне соответствовало действительности. Она никогда такого не говорила. Но
